– Больная Капустина Вера Игоревна, тридцать четыре года, разрывы стенки прямой кишки в результате травмы. Прооперирована в ночь с пятницы на субботу.
– На четвереньки встань, – произнесла Прялкина, обращаясь, естественно, к Кочерыжке. Та это сделала, снова оголив зад. Доктора по очереди в него заглянули, после чего заведующий спросил:
– Что с температурой?
– Вчера была тридцать семь и шесть, – сказал Александр Петрович, снова заглянув в карту, – сегодня вам её мерили, Вера Игоревна?
– Нет, – ответила Кочерыжка, опять ложась на живот, – я крепко спала всё утро.
– И очень хорошо делали, – похвалил заведующий, – А как, вообще, ваше самочувствие?
Кочерыжка сказала, что ничего, жить можно. Разрешив ей сегодня уже поужинать, Гамаюнов подкорректировал дозу пенициллина, которую назначала Прялкина, и проследовал вместе со своей свитой в женское отделение, на пороге которого Кочерыжка расположилась. Та поспешила надеть трусы, ибо пациенты мужского пола, уже осмотренные, шли к лифту курить, вовсю созерцая то, что она только докторам и медсёстрам могла показать бесплатно. Её саму курить не сильно тянуло, хотя она пристрастилась к этому делу со школьных лет. Буфетчица принесла ей кофе и рафинад. Очкастая медсестра пришла перевязывать, с грохотом волоча за собой тележку с бинтами, салфетками, инструментами и растворами. Кочерыжка вновь приняла соответствующую позу. Ловко накладывая повязку, мелкая неожиданно поинтересовалась:
– А ты совсем ничего не помнишь о том, что происходило с тобой в подвале?
– Нет, – с досадой ответила Кочерыжка, не выпуская сжатый зубами палец, – А почему ты спрашиваешь?
– Прялкина говорит, что ты под наркозом всё загонялась на тему ада. Ну, что ты, дескать, была в аду.
Кочерыжка вся преисполнилась изумлением.
– Что за бред? Она ничего не путает?
– Прялкина ничего никогда не путает. У неё такая особенность.
– Интересно! Что это со мной было?
Забыв про боль, Кочерыжка взяла айфон и включила запись, которая начиналась криком: «Не смей совать мне ворованное! Не смей!» и громким шлепком пощёчины. Сложная перевязка продолжалась до той секунды, когда раздался грохот летящей гири, после чего и гиря, и мусор, и Кочерыжка низринулись по трубе в подвал. Но строгая медсестра, окончив свою работу, не удалилась. Она желала знать продолжение. Любопытство было её единственной слабостью.
Продолжение оказалось не очень долгим – аккумулятор айфона сел уже через три минуты после падения. Вслед за этим падением наступила странная тишина. Она походила на тишину больничного коридора перед обходом – ту самую тишину, нервозность которой десять минут назад противно впилась в сознание Кочерыжки, что было неудивительно: сто больных напряжённо ждали, какой вердикт каждому из них вынесет хирург высшей категории, кандидат наук Гамаюнов Виктор Васильевич. Но подвальная тишина – точнее, лишь малая её часть, которую мог воспроизвести айфон, была несравнимо более страшной. От неё волосы шевелились на голове.
И вдруг её прервал голос. Хриплый, мужской, отрывистый. Он спокойно бросил несколько фраз. Потом запись кончилась.
– Это дворник! – бодро воскликнула Кочерыжка, глядя в глаза медсестры, которые стали шире очков, – он пришёл в подвал, чтоб вытащить из него мусорный контейнер, и в нём увидел меня. Это удивило его, и он в связи с этим что-то сказал по-своему, по-таджикски.
– Не по-таджикски, – резко взялась медсестра за свою тележку, – я знаю, как говорят таджики с киргизами. Ничего похожего.
– Значит, дворник – узбек.
Эта версия медсестре также показалась более чем сомнительной. Покатив лязгающую тележку к мужским палатам, она успела что-то сказать другой медсестре, которая шла делать Кочерыжке укол. Чтобы избежать ещё одного дурацкого разговора, последняя притворилась, что крепко спит. И вскоре она взаправду спала, хоть мимо неё сновали в большом количестве медработники и больные. Последние приставали к первым с какими-то тошнотворными требованиями, просьбами и вопросами.
Разбудила её в час дня всё та же писклявая медсестра. Тележки с ней уже не было. Зато был сутулый старик в больничном халате – жёлтый, взлохмаченный по вискам, а спереди лысый. Он был похож на сову. Его небольшие, заспанные глаза смотрели на Кочерыжку сосредоточенно.
– Лазарь Лазаревич, знаток древних языков из восьмой палаты, – с пренебрежительной торопливостью отрекомендовала этого странного персонажа стервозная медсестра, – включи-ка нам, Верочка, эту запись!
– Лена, я не знаток древних языков, – заскромничал пациент, эпично картавя, – мои познания ограничиваются шестью, причём два из них…