За ван Страттеном наблюдали десятка два проституток. Их вполне можно было принять за горничных девушек из приличных домов – портовые барышни в Амстердаме всегда, как правило, одевались очень неплохо. Тщательно нарумяненные, они ошивались по всей таверне в хрупкой надежде урвать хоть что-нибудь от кого-нибудь вопреки всему этому переполоху или, напротив, благодаря ему – чёрт поймёт! Но, конечно же, в те минуты всем было не до них. Все думали лишь о том, кого возьмёт с собой в кругосветное плавание ван Страттен.
Самая молодая из проституток, которую звали Клер, сидела рядом с последним и заунывно перебирала струны гитары. Эта особа была по крови гасконка. Но родилась она не в Тулузе, не в Тарбе и не в Беарне, которые в те года ещё не были покинуты легендарными трубадурами, а в Париже, и провела там целых семнадцать лет. Всего же ей было не более восемнадцати. Какой ветер выдул эту красавицу из Французского королевства – очень немногие знали, но все догадывались. Её воинственный нрав был общеизвестен. Гитара сопровождала неугомонную скандалистку всюду. Клер была мастерица играть на ней. Ещё Клер умела петь, танцевать, воровать, нырять, врать и пить. Врать она могла на трёх языках, а пить – с кем угодно, за что угодно и из чего угодно, даже из лужи, если в неё ради издевательства над француженкой выливали полную кружку рома.
– Готфрид, – однажды сказала она ван Страттену, наблюдая, как тот сосёт из бутылки джин, – клянусь тебе, я когда-нибудь выпью всю твою кровь!
– Только для тебя одной, красотка моя, мне её было бы не жалко, – бросил в ответ моряк.
Однако, сейчас он не обращал на Клер большого внимания – и, конечно, не потому, что она ему надоела. Просто то дело, которым он занимался, было очень серьёзным и очень сложным. Шутка ли – отобрать команду из амстердамского сброда! Очередь претендентов тянулась по всей таверне. Конец её был на улице. Только про одного из представившихся ему лейтенант ван Страттен твёрдо решил, что тот будет взят, и именно боцманом. Звали этого человека Гастон. Несмотря на имя, он был типичнейшим англичанином. Подкупало в нём то, что он оказался не только опытным моряком, но также помощником канонира, а ещё плотником. Предложив ему явиться в контору, капитан сделал маленький глоток бренди, и, поглядев на следующего, хмыкнул. Перед ним вытянулся юнец шестнадцати лет – тощий, белобрысый, с чумазым, но симпатичным личиком. Ни штаны его, ни рубашка вроде бы не имели ни одной дырки, но обуви на нём не было. Впрочем, птенчик смотрел орлом.
– И кто ты такой, приятель? – спросил ван Страттен, переглянувшись с Эдвардсом и Уилсоном, что сидели в концах стола, напротив друг друга, – как тебя звать?
– Меня зовут Энди, сэр, – произнёс юнец хриплым голосом, вовсе даже не уловив в вопросе сарказма, – я – из Бристоля. Оба моих отца были моряками. А сам я три с половиной месяца служил юнгой на китобойном судне.
– Оба отца? – задумчиво по-английски переспросил ван Страттен под громкий смех всей таверны, – как интересно! А почему ты не уточнил у матери, кто из них настоящий?
– Потому, что я её никогда не видел, – довольно лихо заговорил мальчишка на этом же языке, – но я знаю точно – она была англичанкой. Мне от неё в наследство достался маленький попугай английской породы. Я его, правда, однажды выпустил полетать, и он не вернулся.
– Ну, а те двое её приятелей?
– Они оба лондонцы, клянусь честью!
– Ты так решил, потому что тебе в наследство от них достались жираф и белый медведь английской породы? – снова развеселил ван Страттен таверну.
– Готфрид, – резко вмешалась в разговор Клер, перестав играть на гитаре, – возьми его. У него – чистейший английский. Ты что, не слышишь?