– О! Вы так полагаете?
– Я уверен. Лет через триста или пятьсот вы снова родитесь, вас снова назовут Клер, вы снова научитесь петь, танцевать, играть на гитаре и очаровывать самых разных мужчин. Последнее дело, впрочем, будет совсем несложным, ибо ваш облик при вас останется. А он – ангельский. С этим, я полагаю, нет смысла спорить.
– Благодарю вас, сударь, – тихо сказала Клер. Но ей становилось тоскливее и тоскливее. Берег полумистического, огромного континента, к которому судно за целый месяц ни разу не подошло ближе чем на милю, должен был очень скоро исчезнуть. Клер это знала. От этой мысли её пробирала жуть. Если даже Африка пропадёт, думала она, то что будет дальше? Наверное, край Вселенной – страшная, ледяная, чёрная бездна, откуда ещё никто ни разу не возвращался!
– Что будет дальше? – вслух произнесла Клер, положив ладонь на руку француза, лежавшую на фальшборте, – вы это знаете?
– С относительной точностью, – дал ответ де Шонтлен, по тону её поняв, о чём идёт речь, – если всё сложится удачно – мы обогнём мыс Доброй Надежды, пересечём половину Индийского океана и завернём в Бенгальский залив, где наша прогулка и завершится. Потом, конечно, будет обратный путь. Если повезёт.
– Господин де Шонтлен, вы дважды обмолвились, сказав: «если»! Что может нам помешать, по вашему мнению?
– Клер, вы знаете это ничуть не хуже, чем я. Пираты. И штормы.
С бака донёсся скрип. Кто-то поднимался по расшатавшейся лесенке из матросского кубрика. Крышка люка, конечно, была откинута – даже в менее тёплых широтах матросы предпочитали спать при луне и ветре. На палубу вышел Энди, очень смешной спросонок. Его штаны и рубашка стали ему уже не по росту – он за два месяца вырос дюйма на полтора и теперь был только совсем чуть-чуть ниже Клер. Зевая, он поглядел на созвездия, как на дохлых крыс, а затем прошёл вдоль правого борта к стоявшему за штурвалом Дэнисену и что-то ему сказал. Тот что-то ответил. Оба они взглянули на де Шонтлена и Клер.
– Ваш друг за вас беспокоится, – улыбнулся француз и снял со своей руки руку девушки, чтоб уйти, – не будем усиливать это чувство. Кроме того, меня с непреодолимой силой клонит ко сну. Приятной вам ночи, мадемуазель. Точнее сказать, приятного окончания ночи.
– Да вы с ума сошли! – взволнованно прошептала Клер, пытаясь остановить дворянина, – какой он мне к чёрту друг? О чём это вы толкуете, господин де Шонтлен?
– Ах, разве я сказал – друг? Простите, оговорился. А что хотел сказать, не упомню. Я уже почти сплю. Ещё раз простите.
Освободившись от пальцев Клер, сжимавших его запястье, француз отправился спать. Ему была предоставлена маленькая каюта рядом с кают-компанией. Клер, досадуя, прошла в камбуз, который располагался неподалёку от полуюта. Пользуясь тем, что в подвешенном к низкому потолку фонаре ещё тлели угли, она взяла один из ножей, и, расположившись около печки, начала чистить картофель. Завтрак для всей команды к рассвету должен был быть готов.
Кожура падала в ведро. Туда же капала кровь – Клер слегка порезала палец. Она была очень зла на Энди, хоть ничего дурного тот ей не сделал – по крайней мере, умышленно. Накануне вечером он с двумя своими дружками, не дожидаясь просьбы, притащил в камбуз из трюма мешок картофеля, уголь, ведро воды. Но какого чёрта ему не спится? Клер от негодования всю трясло.
Энди не замедлил явиться к ней. Целую минуту, не говоря ни слова, он стоял рядом и грыз сухарь, который достал из мешка. Затем поинтересовался:
– Чего ты хочешь добиться от де Шонтлена? Он ведь – сеньор. А ты – сама знаешь кто. Или это он к тебе прицепился?
– А если даже и так, то что ты с ним сделаешь? – усмехнулась Клер, бросая в котёл очищенную картофелину и взяв из мешка другую, – вызовешь на дуэль? Или донесёшь капитану?
Вопрос поставил Энди в тупик. Почесав затылок, матрос прошёлся по камбузу взад-вперёд и мрачно сказал:
– Ничего не сделаю. А зачем? Ведь он уже старый! Ему, наверное, тридцать. Он ни за что тебе не понравится.
– Капитану – тридцать один, – напомнила Клер, – но он мне ужасно нравится!
– Почему ж ты сейчас не с ним?
– Ты отлично знаешь, что он напился с Эдвардсом и Уилсоном, и они сейчас – три бревна. Когда он проспится, я буду с ним. Я его люблю.
– Его? Или его деньги?
Клер не ответила. Ей уже надоело говорить с Энди. Какой с ним может быть разговор? Он – не господин де Шонтлен. Шёл бы он подальше, молокосос шестнадцатилетний! Тьфу на него! И когда он нежно заставил её подняться, она с единственной целью – чтобы он только больше не открывал свой дурацкий рот, сама повернулась к нему спиной, низко наклонилась, задрала юбку и кулаками упёрлась в ящик с углём, жестом одолжения расставляя длинные ноги. Тупому не объяснишь, почему не хочешь!