Спустя четырнадцать дней «Летучий Голландец», благополучно обогнув мыс и взяв курс на север Мадагаскара, подошёл к бухте, которую указал де Шонтлен. И все эти две недели то на одном горизонте, то на другом показывались одни лишь торговые корабли под флагами Англии, Франции и Голландии. Это внушало некоторую надежду на то, что пролив и западное побережье острова освобождены от пиратов. На расстоянии восьми миль от берега капитан велел положить «Летучий Голландец» в дрейф, чтоб осмотреть бухту, не приближаясь к ней. Сперва её осмотрел де Шонтлен, стоявший рядом с голландцем на капитанском мостике. Он держал подзорную трубу так, что Клер с полуюта залюбовалась им. Как красиво он выгнул руку с длинными пальцами, как изящно выставил вперёд ногу в кавалерийском ботфорте! Как романтично, беспомощно и безжалостно треплет ветер перо его мушкетёрской шляпы! Да, это был дворянин до мозга костей, врождённому благородству которого океан служил всего лишь очередным оформлением, как картине служит каждая её новая рама. А вот ван Страттен по своей сути был моряком, и только. Про Эдвардса и Уилсона, полупьяных и редко брившихся, даже это трудно было сказать. А уж на матросов, столпившихся на носу корабля, смотреть не хотелось вовсе, хоть все они, кроме низкорослого боцмана, были видные собой парни. Однажды, находясь в Риме, ван Страттен так впечатлился шедеврами Тициана и Рубенса, что решил никогда не соприкасаться с неблаговидностью. Потому и набрал такую команду.
Ветер донёс до Клер голос де Шонтлена. Француз сказал, передав трубу капитану:
– Здесь кладбище кораблей, господин ван Страттен! Под зарифлённым марселем я смогу подвести ваш корабль к берегу на три кабельтовых, не ближе.
– Вы были там год назад? – уточнил ван Страттен, приставив к глазу трубу.
– Да, сударь. Я лично вводил в залив трёхмачтовую каботажную шхуну. Место опасное. Тут не будет гавани никогда.
К бухте с двух сторон примыкали скалы – почти отвесные, неприступные. Длинные вереницы скал. За отлогим берегом простирались долины и возвышались гряды холмов, весьма живописных. Солнце, всплывая прямо над ними, нежно купало в своих розовых лучах буйную растительность, покрывавшую склоны, и ненасытных её убийц – диких коз, которых ван Страттен также успел заметить. Он дал согласие на проход корабля в залив.
Тогда де Шонтлен, велев поднять брамсели, встал к штурвалу и положил руль под ветер. Корабль быстро пошёл вперед, зарываясь носом в пенные волны прибоя. Клер с замиранием сердца следила за де Шонтленом, который с дьявольским хладнокровием делал то, что кроме него никто не мог сделать. Он должен был, всё время меняя галсы, каким-то образом провести корабль между рядами подводных скал, невидимых глазу. И у него это получилось. Когда до берега оставалось не больше мили, площадь надутого ветром марселя по приказу француза была уменьшена, а все прочие паруса он велел спустить. Так пройдя ещё примерно полмили, де Шонтлен велел убрать марсель и бросить якорь. Далее, по его словам, были непреодолимые рифы.
Теперь, оказавшись невдалеке от острова, все увидели вытекавший из-за холма ручей, который впадал в океан. Это было самое главное. Быстро вынув из трюма дюжины три бочонков, в которых пресной воды совсем не осталось, матросы их погрузили в шлюпки. Те были сразу спущены на воду. Капитан решил участвовать в экспедиции. Вместе с ним на берег отправились все матросы и оба его приятеля. Каждый взял с собой по мушкету, благо что в них недостатка на судне не было, и значительный запас пуль. Пороху закинули в шлюпку целый мешок. Также прихватили два мешка соли и много угля, чтоб прямо на берегу делать из убитых животных запасы вяленой солонины. На корабле остались только лишь де Шонтлен, ответственный за партию груза, боцман Гастон – ответственный за корабль, и Клер, которая вообще ни за что не несла никакой ответственности, включая свои поступки, что капитана и побудило её на берег не брать.
Стоял уже полдень. Клер, перегнувшись через подветренный борт, следила, как шлюпки отчаливают от брига. Было их шесть. Когда капитан, сидевший в передней шлюпке, смотрел на Клер, она ему улыбалась и посылала воздушные поцелуи. Потом ей это занятие надоело. Она решила взглянуть, чем занят Гастон. Сбегала на бак. Там выяснилось, что боцман улёгся спать. Из кубрика доносился его раскатистый храп. Отлично, решила Клер. Пройдясь с носа на корму, она поднялась в рулевую рубку, встала к штурвалу и начала вертеть его вправо – влево, вся преисполнившись важности. Это также быстро наскучило ей, и она спустилась в кают-компанию. На столе стояла уполовиненная бутылка рома. Клер её осушила, и, взяв гитару, отправилась к де Шонтлену.