Глава непронумерованная
О том, что произошло накануне
Клермон бежал со всех ног. Было уже за полночь, когда друг Ражендры всё же его догнал. Услышав сзади прыжки, Клермон повернулся и вынул нож. Но какой там нож! Ударом передних лап хищник опрокинул мальчишку, и тот, упав, стукнулся затылком о придорожный камень. Нож отлетел, взметнув на обочине волну пыли. С тоскливой мыслью, что надо было покрепче его держать, Клермон потерял сознание.
А когда он очнулся с ноющей болью, которая расползлась по всей голове, тигр над ним стоял, пронзив темноту мерцанием жёлтых глаз. Этот неподвижный, ледяной взгляд вовсе не казался свирепым. Тигр не был голоден. Он смотрел лениво и тяжело, как будто досадуя, что его разбудили для неприятной работы. Так, в тишине тропической ночи, под облаками, среди которых сияло всего лишь несколько звёзд, безмолвно и безразлично смотрели в глаза друг другу странный мальчишка и странный зверь. Оба они знали, что будет дальше. Обоим этого не хотелось. Если бы мальчик смог дотянуться до своего ножа, то он попытался бы убить зверя. А зверь убил бы мальчишку, если бы Голос, который указывал ему, тигру, путь из кольца огня во время лесных пожаров, не запретил пролития этой крови. Этот благословенный, проклятый Голос значил для тигра больше, чем даже голос Ражендры, которая год назад отняла его – крохотного, залитого материнской кровью, у звероловов, и умудрилась вырастить, иногда отдавая ему последний кусок. Да, она была для него сестрой. Поэтому он досадовал, что не может загрызть того, кто сделал ей зло.
И пролетел час. Когда сквозь туман донеслись лёгкие шаги голых ног Ражендры и шелест юбки её, которую трепал ветер, Клермон сказал:
– Отпусти меня! Если я сейчас убегу, ей будет гораздо лучше.
Тигр, похоже было, задумался, но не сделал ни одного движения. Да и поздно было – Ражендра уже увидела тех, за кем она мчалась целых пятнадцать миль, безжалостно разбивая ноги о камни. Через минуту девушка, задыхаясь, гладила тигра между ушами и что-то ласково говорила в одно из них. Выслушав её, хищник отошёл от Клермона и лёг у края дороги. Положив морду на вытянутые передние лапы, он притворился спящим.
Тогда Клермон осмелился шевельнуться. Всё его тело ныло от неподвижности. Сев, он ощупал свои ступни, которые кровоточили ещё больше, чем маленькие ступни Ражендры, а после этого огляделся.
Справа, неподалёку от гор, вершины которых ярко высвечивались луной, виднелись огни какой-то деревни. Слева, в долине, клубился плотный туман. Казалось, что в нём барахтается чудовище совершенно неимоверных размеров, которое, если встанет и двинется – свалит горы, а остальное попросту не заметит. Прямо за этой долиной тянулись джунгли. Довольно близко были они – близко и незримо, и невозможно было не ощутить даже сквозь туман зловещую магию этой близости. От неё стыла в жилах кровь. И не потому ли зашевелилось чудовище, что ему стало в тягость это соседство – страшное и безмолвное, как туманная тайна звёзд?
– Нетрудно было понять, зачем ты явился, – сказала храмовая танцовщица по-английски, присев на корточки, – не ты первый, не ты последний.
– А вот и нет, – возразил Клермон, обхватывая коленки руками, пальцы которых были в крови, – я – последний. Меня прислал за ней он.
Ражендра сперва взглянула на своего бенгальского тигра, затем – на мальчика. Её губы дрогнули, но беззвучно. Только спустя несколько мгновений с них сорвалось:
– Кто – он?
– Арман де Шонтлен.
– Я его не знаю!
– Значит, он просто тебе представился другим именем. И успел об этом забыть. Прошло очень много времени. Синеглазый француз со сколотым уголком переднего зуба.
Опять повисло молчание. Клермон радовался тому, что не может видеть глаза Ражендры. При свете дня у него бы вряд ли хватило духу осуществить задуманное. Он чувствовал и сейчас, что его решимость слабеет. Причиной было безмолвие этой удивительной девушки – столь же страшное, как безмолвие джунглей. О, пусть она не молчит! Пусть делает что угодно, но говорит при этом хоть что-нибудь!
– Почему он сам не пришёл? – спросила Ражендра, когда Клермон уже открыл рот, чтоб во всём признаться, – я ведь ему сказала: она – твоя! И где он сейчас?