По разговорам, доносившимся с воли, они знали, что Танька уже нашла Алешку, что уже «отступалась» Клавка и теперь Танька искала только Никиту и Ваську. Несколько раз она заглядывала в чулан, но взглянуть наверх не догадалась и поэтому уходила ни с чем.
— Будем сидеть долго, — предупредил Никита. — Пока не найдет.
— Ладно, — согласился Васька.
Но долго сидеть на сухарях было неудобно. Жесткие куски врезались острыми краями в тело, и ребята поминутно ерзали, шуршали сухарями, перемалывая их в мелкие крошки.
— А есть захочем — сухари будем грызть, — сказал Никита и улыбнулся.
— Ага, — Ваське это очень понравилось, и он тут же достал из-под себя сухарь, который давно колол ему в ногу, принялся грызть. Крепкий, как камень, сухарь не поддавался зубам. С трудом отколов кусочек, Васька долго катал его во рту, пока он не размок.
Ребят уже искали все — к Таньке присоединились Клавка и Алешка. Они сердились, грозили, что бросят игру и больше не будут искать. Танька начала почему-то беспокоиться и принялась слезливо звать Ваську, просила его выйти, но ребята упорно сидели в своем сухарином гнезде и не отзывались.
Алешке надоела такая игра, и он захныкал. Потеряв надежду выманить брата по-доброму, Танька прокричала:
— Вася-колбася, вылазь, а то все маме расскажу!
«Погоди, лохматая, вылезу — набью, будешь знать, как дразниться», — решил про себя Васька.
Клавка стала взывать к Никитиной совести:
— Никита — голова опилками набита, вылазь: Петька плачет.
— Ну, я ей и дам же!.. — прошипел Никита. — Я покажу ей опилки, заика проклятая.
Клавка не была заикой, она просто произносила слова как-то прерывисто, будто сил не хватало выговорить слово единым духом. Но, наверное, без прозвища нельзя, и поэтому ее дразнили заикой.
Когда Клавка снова повторила свою дразнилку, Никита не выдержал, полез из матраса. Свесив ноги, он схватился за край мешка и повис на нем, ища ногами ящик. Не дожидаясь, когда спрыгнет Никита, заторопился наружу и Васька. Повиснув на руках рядом с Никитой, он задрыгал ногами.
Матрас не выдержал двойной тяжести, потерял устойчивость и стал валиться. Сообразив, в чем дело, ребята быстро спрыгнули наземь и подперли плечами тяжеленный куль. Но их силенок было явно недостаточно: куль рухнул на пол. Падая, он отбросил Ваську к стене, а Никиту повалил и засыпал сухарями с ног до головы.
Сухари разметались по чулану, по сеням, а самые верхние вылетели через все двери на двор. Запахло прелым, затхлым, плесневелым.
На шум прибежали остальные. Танька и Клавка тут же в один голос завопили:
— Ага, вот теперь вам по-опа-адет!..
С перепугу Васька не погнал их, а молча кинулся разгребать сухари, спасая Никиту, который не подавал никаких признаков жизни. Наконец тот зашевелился, приподнялся, стал стряхивать с себя сухариную крошку. Лицо его было все исцарапано, из ранок сочилась кровь. Девчонки замолчали, смотрели на Никиту жалостно. Алешка прижался к стенке, не понимая, что произошло.
Раньше всех пришел в себя Никита. Окинул рассыпавшиеся сухари, проговорил деловито:
— Надо собрать побыстрее. — И, ступая прямо по сухарям, направился к матрасу. Кивнул Ваське: — Давай выпрямим чувал.
Ребята быстро отгребли от куля высыпавшиеся сухари и принялись выравнивать куль. То плечами, то коленками они кое-как водворили куль с остатками сухарей на место, поставили его в вертикальное положение, выровняли, и оказался он совсем маленьким — всего по пояс.
Никита закатал края матраса, подобно рукаву на рубахе, снова кивнул Ваське:
— Давай кидай, — и сам первым нагнулся, захватил из-под ног двумя руками несколько сухарей, бросил их в матрас. — А вы че стоите? Помогайте, — оглянулся он на девчонок.
Это было сказано так строго, что те не посмели ослушаться, подошли, стали собирать сухари. Алешка тоже нагнулся, поднял подгорелую краюшку, протянул Ваське:
— Ты, Алеш, не мешайся, — сказал ему Васька и тут же посоветовал: — Подбирай вон там, во дворе, и носи сюда, а мы будем складывать их в чувал.
Алешка послушался, поковылял на крыльцо.
— А плесневелые тоже класть? — спросила Клавка, показывая Никите белые, словно в инее, сухари.
— Перебирать будем, што ли? — огрызнулся тот, не оборачиваясь.
Работали молча. Слышно было только старательное сопение да каменный стук сухарей. Матрас быстро наполнялся. Время от времени Никита останавливал работу, утрясал сухари, ровнял, раскатывал края матраса, приподнимал их — делал все основательно, по-хозяйски, чтобы никто не придрался.