– Тут не так много работы. – Лена, улыбнувшись, щёлкнула зайца по уху. – А ему будет друг. У меня плюшевый котёнок был, теперь у бабушки в зале сидит, меня дожидается. А я… Хорошо, деньги ей перечисляют. Я завтра пораньше приду, можем в парке погулять. Мне разрешили ненадолго на улицу выйти. А сейчас и вправду лучше лечь спать.
– Спокойной ночи, девочка. – Лев Борисович на мгновенье ласково коснулся её руки. – Я очень хочу, чтобы ты была счастлива.
– Мама Лена, а звёзды правда красивые? – Анри с недетским ожиданием в близоруких глазах смотрел на Лену. Ребёнок, никогда не видевший ничего, кроме стен этой проклятой палаты-лаборатории-тюрьмы, хотел знать то, чего его ровесники часто и не замечают, над чем и многие взрослые не задумываются: «Подумаешь, звёзды! Есть вещи и поважнее».
– Да, очень красивые. – Девушка отставила бутылочку с массажным маслом. – Давай-ка руку, вот так. Ты молодец, уже можешь мои пальцы сжать.
– Мы сейчас считаем, как переход к системе TRAPPIST-1 делать, интересная задача. Никто ведь ещё в космосе с пространством не работал, только исконники на Земле, да? – Мальчик терпеливо переносил довольно болезненную для его слабого тела процедуру и думал не о неприятных ощущениях, а о большом, неизведанном мире. – А ты летала на Марс?
– Нет, не летала. Туда сложно попасть, надо много уметь. Вот через несколько лет достроят город, тогда и обычным людям можно будет на Марсе побывать, и даже работать.
– И нам? – Эрик, брат-клон Анри, с надеждой посмотрел на Лену. Та на мгновенье замерла, не зная, что ответить, но самый бойкий из детей, Шери, ненадолго отвлекаясь от экрана компьютера, одёрнул Эрика:
– Ты же знаешь, что нет! Мы – имущество центра.
Лена закусила губу. Слышать такое от ребёнка – это приговор всему человечеству.
– Мама Лена, не расстраивайся. – Лежавший рядом с братьями Шрёдингерами Тошка – Ньютон-3 – был самым чутким из всех ребят. – Мы сейчас играть будем. Ты нам хорошие игрушки принесла.
Девушка заставила себя улыбнуться. Крохотные, чтобы их могли поднять слабые пальцы искалеченных детей, куколки, собачки, самолётики лежали на кроватях у всех мальчишек. Сколько ей потребовалось сил и упорства, чтобы добиться хотя бы этой мелочи. Когда-то она думала, что Лев Борисович – начальник всего центра. Наивная! Он отвечал только за несколько направлений научных исследований и никакого влияния на общую ситуацию не имел, даже не мог сменить хамоватую уборщицу. Всё – от охраны помещений до норм расходов туалетной бумаги – решалось совсем другими людьми. И жизнь Лены – тоже. Хорошо, что ей разрешили погулять в прилегающем к зданию центра лесопарке. А вот выйти за его пределы, тем более в город, ей бы не позволил никто. Она – нелояльный сотрудник и может быть опасна.
– Ну вот и всё на сегодня. – Лена обтёрла руки от масла. – Завтра всё как обычно.
– Ты отдохни, мама Лена. – Голос Тошки был полон тепла и доброты. – Мы тебя любим!
В квартире Лену ждала битва. Лёшка ревел, топал ногами (хорошо, что перекрытия здесь звуконепроницаемые, на нижнем этаже ничего не слышно) и напрочь отказывался надевать ветровку:
– Не хочу! Хочу в футболке! Жарко!
– Мы будем гулять вечером, станет холодно. – Лев Борисович стоял перед почти двухметровым парнем, мало уступая ему в росте, и держал в руках две куртки – жёлтую и ярко-голубую. Лена тихо проскользнула к себе, невольно улыбаясь увиденному и в который уже раз поражаясь терпению учёного.
Когда Лёшка впервые устроил подобный концерт, Лена, как многие люди в таком случае, хотела подкупить его чем-нибудь вкусненьким, но учёный, отозвав её в сторону, жёстко запретил даже думать о таком: «Я это уже проходил, с первым сыном. Чем больше будем перед ним прыгать, уговаривать его, тем быстрее приучим добиваться всего шантажом». Лев Борисович никогда не потакал парню в подобных истериках, выбирая один из двух вариантов: или незаметное отвлечение внимания на что-то другое, более интересное, но без подкупа, или спокойное объяснение, почему нельзя или надо, и предоставление права выбирать, но тогда и отвечать за свой выбор. Сначала срабатывало отвлечение: детская психика не удерживала сразу два раздражителя, и причина истерики забывалась. Постепенно Лёшка взрослел и теперь старался выбрать сам. Когда получалось, когда – не очень. Вот и сейчас крики затихли и из соседней комнаты донёсся ещё обиженный, но намного более рассудительный голос: «Хорошо, возьму эту, но одену, когда захочу». Девушка снова улыбнулась и потянулась за «уличной» одеждой, краем уха слушая, как Лев Борисович объясняет, почему нельзя говорить «одену куртку». Сколько же у него терпения!