5
Заканчивалось лето.
Дни стали короче. По утрам стелился над рекой густой холодный туман, серой мокрой пеленой скрывал берега. Обленившееся солнце не торопилось показываться из-за горизонта. Прореживалась ветром листва на деревьях. Птицы собирались в стаи, шумно ругались о чем-то, галдели, затем, договорившись, взлетали дружно и закладывали долгие виражи над деревней, над лесом, над рекой. Парили в воздухе тонкие серебристые паутинки, похожие на оторвавшиеся седые лучики стареющего солнца.
Пользуясь последними ясными деньками, старики готовились к зиме.
Надо было собрать урожай: выкопать картошку, срубить плотные кочаны капусты, вытаскать лук, чеснок, повыдергать морковь и свеклу. Все это надлежало перебрать, подсушить, уложить в погреба на хранение. А кто-то еще не успел заготовить достаточно дров и теперь спешно наверстывал упущенное. Кому-то надо было утеплить избу. Да мало ли что еще…
– Вигор! Вигор! – кричала Би с вершины холма, отойдя чуть от своего дома. Отсюда ей были видны маленькие фигурки, которые медленно брели по далекому ржаному полю и все кланялись, кланялись, кланялись… Кречет, Урс, Вигор и Дварф убирали хлеб. С самого утра они вышли в поле, взяв серпы. Без обеда, без отдыха они захватывали колосья в горсть, привычным движением отсекали стебли и укладывали на землю аккуратными валками.
– Вигор! Колдун! – звала Би, но на поле ее никто не слышал.
Куда он, старый, пошел! Который час без роздыху работает. Ладно Урс, ну, ладно Кречет, но он то, однорукий, зачем на поле вышел? Будто без него не справятся. Ходит, валки поправляет своим посохом, за всеми троими вяжет снопы. И как только он одной рукой управляется? Должно быть, пальцы ободраны в кровь, поясница болит, ноги не гнутся…
Би не выдержала и стала торопливо спускаться вниз, на поле к дедам.
– Вигор! – закричала она, не пройдя и половины пути.
Колдун не слышал. Зато поднял голову Урс, увидел ее, распрямился, откинул свои длинные волосы назад. Остановились и Кречет с Дварфом. Оба заметно уставшие, мелкие бисеринки пота поблескивают на лбу. А Вигор все работает. Наклоняется над валком ржи, зажав посох под мышкой здоровой руки, набирает в горсть колосьев, крепко прижимает своей короткой культей к телу, стискивает, добавляет еще горсть, и еще, и еще. Из последней ловко свивает жгут и обвязывает получившийся толстый сноп. Ставит на землю и делает следующий шаг. И как все сноровисто у него выходит!
– Хватит вам на сегодня, – сказала запыхавшаяся Би, поравнявшись со жнецами.
– Да что уж тут осталось, – ответил Кречет, кивнув на поле. – Еще часа два работы, не больше.
– Ну, хоть Вигора отпустите.
– Забирай, – усмехнулся Кречет, – попробуй. Нас он не слушает, мы уж его прогоняли. Какой, говорим, нам толк с однорукого. А он смотри как наловчился.
– Вигор! – окрикнула Би увлеченного работой колдуна. Тот выпрямился, обернулся на голос.
– Чего тебе?
– Хватит работать. Завтра доделаете.
– Нет. Надо сегодня закончить. Завтра пойдут дожди.
– Какие дожди? – удивилась Би. Она глянула на чистое небо. Ярко светило солнце – нигде ни единого облачка.
– Завтра будет дождь, – уверенно повторил колдун.
– Дождь, так дождь. Пойдем, а они доделают.
– Доделают они, как же… – проворчал колдун, отвернулся и снова принялся за работу.
– Вот видишь, – негромко произнес Кречет. – Пускай трудится, если ему в охотку.
Он перехватил серп и стал срезать колосья, укладывать их под ноги. Рядом с ним встал Урс.
– Пусть, – улыбнулся всеми морщинами Дварф и присоединился к товарищам.
Би смотрела на их точные движения, такие плавные, уверенные. И ей захотелось встать с ними бок о бок, и так же зачерпывать ладонью рожь, ощущая тепло каждого полого стебля, чувствуя приятную тяжесть зерна в колосе, и так же подрезать золотистый хлебный букет, аккуратно класть на землю, слиться с работой, с этим полем, с небом и солнцем, с хлебом… Но свободных серпов не было, и тогда она встала рядом с Вигором и принялась вязать снопы. Колдун искоса глянул на нее, пробурчал что-то неразборчивое, но чуть подвинулся, уступая валок.
Хлеба оставалось совсем ничего – часа на два работы. А потом еще надо было перенести снопы в деревню, обмолотить деревянными тяжелыми цепами, просушить, провеять зерно, отобрать часть на семена…
А колдун назавтра обещал дождь.
Дома было душно. Спать совершенно не хотелось. После работы стонал, жаловался каждый мускул, привычная боль грызла суставы, ломило кости.
Вигор вышел на улицу.
У Би горел свет. Кто там сейчас? Должно быть Кречет и Дварф. Может быть еще Ланс дремлет у печки. Но и они скоро разойдутся по домам – вымотались сегодня, устали. Почти до самого вечера таскали тяжелые охапки снопов, складывали к Урсу на просторный двор, на чисто выметенный дощатый пол…
Вигор стоял прямо, твердо опираясь на посох. За полтора прошедших месяца он сильно изменился. Он словно стал выше, плечи его больше не сутулились. Изменилась походка – теперь он ходил твердо, властно, уверенно – широко отмахивая целой рукой. Прежними остались только эти настырные буравчики в суставах. Годы никуда не делись, навсегда остались с ним.
Заглянуть к Би? Нет, незачем.
Пройтись? Куда? От дома к дому? По мертвой деревне? К пугающему вечернему лесу? Нет.
Вернуться в дом? Там душно и пусто.
А здесь есть целый мир.
Светит живой маячок в окне у Би. Зудят комары, через силу стрекочут кузнечики – уже становится свежо. Под холмом течет река – длинная лента, почти уже черная. Лес, слившийся в единый темный массив, наползает на склон, жутковатый, мрачный. Неясные звуки оттуда – будто из другого мира – некоторые знакомые, некоторые странные, чуждые. Все слышно в вечерней тишине.
И небо. Просторное. Необъятное. Высокое.
На востоке по черному бархату уже поднимается луна. Над головой появились первые, самые яркие звезды. А закат все еще алеет, хотя солнце давно скрылось, закатилось за бескрайний лес…
Вигор долго смотрел на полыхающий запад.
Будет дождь.
Кровавые струпья облаков уже висели над лесом.
Заговорили наперебой неразборчивые голоса. Это вышли от Би гости. Пошли по своим домам. Спать. Отдыхать.
Вигору почему-то не хотелось, чтобы кто-то сейчас увидел его, окликнул, и он тихо спрятался за дом и потом еще долго смотрел на умирающий закат. Смотрел, когда смолкли голоса, смотрел, когда погасли окна изб. Смотрел, когда ночь пришла в этот мир, и уже ничего не было видно, кроме смутных теней на фоне бескрайнего черного неба.
Урса разбудил мягкий негромкий шелест.
«Все-таки прав оказался колдун, – подумал Урс. – Дождь.»
Он некоторое время лежал, вслушиваясь в шепот падающей с неба воды. Глаза его были открыты, но он ничего не видел – было темно. Ночь была по-осеннему беспросветна. Урс улыбался сам не зная чему – просто ему нравилось слушать шум дождя.
Он и не заметил, как снова уснул.
И вновь проснулся.
Сколько прошло времени с момента первого пробуждения, он не знал. Дождь все барабанил по крыше, по окнам. Урс заворочался в постели и это движение окончательно пробудило его, и, прийдя в себя, он внезапно понял, что к ровному шуму дождя примешивается посторонний звук.
Он резко поднялся на локте, слепо таращась в темноту. Ему вдруг стало страшно.
В незакрытый ставень стучали с той стороны. С ночной улицы.
Кто бы это мог быть?
Это не свои. Свои не будут так долго стучаться – знают, что дверь у него не заперта, войдут сразу.
У него открыта дверь! – Урс похолодел.
В ставень все стучали. Негромко, часто, будто бы одними пальцами.
Урс, стараясь не скрипнуть половицами, соскочил на пол и, пригибаясь, стал ощупью пробираться к своему мечу.
Стук прекратился. Урс замер на месте, затаив дыхание. Забрехал, залаял глухо из-под крыльца Берт – почуял чужого.
Чужой! Откуда? Кто? Зачем?