Так, а где же остальные представители племени младого, незнакомого из той же теплой компании? Ага, вон тот шибзик в углу – Ершов, он все больше шестерил и поддакивал. Мне с ним пришлось четыре года сидеть за одной партой. Ни малейшего проблеска мысли в голове, списывал у меня все под копирку. Он-то и внушил мне презрение к мужской половине человечества. Однажды я в раздражении вдарила железной линейкой по его бестолковому лбу, пошла кровь, и нас отправили к медсестре. И что же? Несчастный забитый Ершов молча проглотил удар и даже не затаил на меня зло. В другой раз учительница попросила меня дать ему тетрадку, поскольку свою он оставил дома. А тетрадка у меня была особая, с матовой обложкой, такая приятная на ощупь! Я ее принципиально не дала и терпеливо снесла нотацию о моих эгоизме и жадности. Купеческая у меня натура – с какой стати я ему подарю красивую тетрадку? Спору нет, я и впрямь скуповата, не хочу расставаться со своими вещами. Но чужого мне не надо!
Кого-то все-таки не хватает… Чисто визуально помню, как они шли по школьному коридору в утреннем ритуале приветствия, чинно протягивая переднюю конечность для лапопожатия усевшимся в рядок себе подобным. Или как тесной группой исследовали карманы малолеток на предмет совсем не нужных тем медяков. Их явно было больше. Впрочем, сколько бы их там ни насчитывалось по отдельности, в совокупности они создавали одну сущность – бандерлогов. Сущность эта оформилась классу к четвертому и растворилась в недрах местных ПТУ после восьмого. Понятное дело, что кроме наследника комсомольских вождей Бердюгина никто барьер восьмого класса не преодолел. Одинокий бандерлог в поле не воин. Поэтому с девятого класса мы наслаждались невиданным доселе спокойствием и с содроганием вспоминали пять предыдущих лет, проведенных в обезьяньем питомнике.
Хотя, пожалуй, некоторая польза от наличия бандерлогов в нашем классе все же была: остальная развеселая школьная братия не рисковала к нам приставать. Бандерлоги считали одноклассниц чем-то вроде личной собственности; посягавшие на эту собственность оскорбляли их чувство собственного достоинства, и посему горе было им!
К содержанию
* * *
История восьмая, почти романтическая
Водились у нас и совершенно безобидные мальчики…
Виталик Арефьев был существом неопределенного рода. Штаны, широкие плечи и коротко постриженные, всегда гладко прилизанные белокурые волосы, казалось, недвусмысленно свидетельствовали о его принадлежности к сильному полу. Однако стоило ему сказать пару слов или совершить одно-два телодвижения – и этого было достаточно, чтобы внести полную сумятицу в данный вопрос. Тембр его голоса был похож на женское сопрано без малейшей примеси мальчишеского фальцета. Еще забавнее были его ужимки. Самая изощренная кокетка с многолетним опытом охоты на мужчин и бесчисленными тренировками перед зеркалом не смогла бы воспроизвести то, что у Виталика получалось так легко и естественно. Восхитительные жеманные улыбки, очаровательное стеснение, мастерская без промаха стрельба глазами состояли в его арсенале с рождения. Гормональные странности заслужили Виталику особенный статус в нашем классе. Виталик всегда держался особняком. Девчонки не чурались его, но и не искали его общества. Мальчишки просто игнорировали, и даже бандерлоги не трогали его. Курочкин обзывал его Витюшей и время от времени игриво трепал за подбородок. Виталик в ответ приветливо хихикал. Но нет сомнения, что при всем при этом в глубине души он жестоко страдал.
Впрочем, его мужское естество постепенно просыпалось и к четырнадцати годам настоятельно потребовало общения с девочками. Я тешу себя мыслью, что стала его первой вехой на этом пути. Тем самым блином, который комом. Не думаю, что Виталик выбрал меня за какие-нибудь особенные внешние или душевные качества. Скорее, сказалось то, что я была территориально ближайшим к нему подходящим субъектом женского пола: Виталик жил в том же подъезде, на два этажа выше.