Первую атаку на меня он произвел в лифте. Вообще, я предпочитаю ездить в лифте одна, болтать с чужими людьми не люблю, а молчать всю дорогу кажется неудобным. К тому же мне однажды довелось в нем застрять вместе с нашей обширнейшей соседкой с верхнего этажа. Она, наверное, пару центнеров весила, вот старенький лифт и не выдержал. Полчаса, пока мы с соседкой ждали монтера, я тряслась как осиновый лист, ожидая неминуемой катастрофы. И хотя стальные тросы все-таки благополучно выдержали соседкин вес, доверия к лифту у меня от этой истории не прибавилось. Я предпочитала пользоваться им в одиночестве, чтобы не перегрузить его ненароком. Но Виталик коварнейшим образом пристроился сзади – шмыг в лифт из-за спины. Что я могла ему сказать – «Пшел вон!», что ли? Поджала губы и стала молча терпеть. А он своим женственным голосом вкрадчиво так: «У меня „Машина времени“ есть, хочешь, запишу?». Премилым образом перебирая ножками от стеснения.
К содержанию
* * *
Эпизод пятый – музыка
Магнитофон у меня уже года два как наличествовал. До его появления слушала музыку через старый проигрыватель (проигрыватель пластинок, конечно). Ядро моей аудиоколлекции составляли сказки – «Рикки-Тики-Тави», «Буратино», «Ухти-Тухти», «Чиполлино» и прочие, заезженные за время моих многочисленных болезней до безобразного состояния. Каждые пять минут приходилось помогать проигрывателю перескакивать на следующую дорожку. Остальные наши пластинки, которые мама покупала при случае, были эклектичны – чем и выдавали отсутствие у нее академического музыкального образования. Вообще-то, мама в детстве очень любила петь и мечтала попасть в настоящий хор. Разбил эту мечту школьный учитель пения, который после прослушивания заявил, что ей на ухо наступил медведь. Я унаследовала от мамы нашего фамильного «медведя»; тем не менее, была не прочь приобщиться к классике. Особенно я любила оперетки – у нас имелись «Сильва», «Баядера» и «Цыганский барон». На пластинке с сонатами Бетховена я традиционно пропускала «Патетическую», зато слушала «Лунную» и «Аппассионату». Неизвестно как попавший в коллекцию Брамс вызывал у меня раздражение бессмысленным пиликаньем, а больше ничего у нас и не было.
Как-то раз, застав меня за прослушиванием классики, мама воодушевилась, вспомнила о своих детских грезах и решила отдать меня в местную музыкальную школу по классу фортепиано. Школа была недавно открывшейся и из-за нехватки учеников принимала всех желающих, без предварительной проверки их музыкальных способностей. Так я приобщилась к миру искусства. В моей и без того тесной комнате обосновалось приобретенное в комиссионке пианино «Ласточка», и я принялась терзать слух соседей фальшивыми гаммами и арпеджио. Долго это приобщение не продлилось. От непосильной нагрузки в виде сольфеджио, теории музыки и хора я спустя месяц занятий сильно заболела. Выдав мне обычную порцию лекарств, мама, к счастью, сочла причиной моего внеочередного гриппа необходимость мотаться в музыкальную школу по слякотной погоде и немедленно забрала меня из этого учебного заведения.
Однако так просто от своей мечты она не отступилась: наняла мне частного учителя с уроками на дому. Учитель, который оказался молодой незамужней дамой Галиной Петровной, в тот период был больше всего обеспокоен обустройством своей личной жизни. Поэтому Галина Петровна меня особо не нагружала. Она быстро сообразила, что я ненавижу гаммы с этюдами и люблю разучивать только те мелодии, которые мне по душе. Мы с ней поладили. За пару лет не слишком интенсивных занятий я научилась более-менее сносно тренькать несколько популярных пьесок. Но мое музыкальное образование окончилось так же стремительно, как и началось: Галина Петровна достигла цели, удачно вышла замуж и немедленно отправилась в декретный отпуск.
Мама не отчаялась и нашла прямого, как палка, и сухого, как недельной выдержки горбушка, педантичного мужчину средних лет. Сперва он терпеливо выдержал мое музицирование, морща длинный нос на каждую фальшивую ноту. Затем провел испытания моего слуха. После чего вызвал мою маму на совещание и обильно полил холодным душем скептицизма тлеющие угли ее амбиций. Сухарь ушел с чувством выполненного долга, и угли окончательно погасли.
Спустя полгода «Ласточка» расстроилась, потом у нее принялись западать клавиши. Мы закрыли ее крышкой и стали использовать как дополнительную полку для хранения книг. Но все же какой-то след в моей душе эта история оставила. Я улучшила свое мнение о Брамсе и перестала пропускать «Патетическую». А когда у нас образовалась новая подружка Светка Левадова, ставить классические пластинки сделалось одним из моих любимых развлечений. Левадова в ответ всегда забавно округляла глаза, открывала рот и, энергично жестикулируя, взывала к нашему здравому смыслу: «Да вы чо, девчонки, это же классика!» Последнее слово она произносила с тем же надрывом, что и популярное в ее лексиконе «западло». Галька играла на моей стороне: томно полуприкрыв глаза, слегка покачиваясь в такт музыке, она проникновенно обращалась к Левадовой: «Что ты, Света, не мешай, пожалуйста, слушать!» Только я понимала, какой демонический хохот скрывался за маской ее непоколебимой серьезности. Сама я тем временем наслаждалась чувством собственного превосходства.