– У тебя какой магнитофон? – поинтересовалась я, чтобы хоть как-то завязать разговор.
– А, старенький, «Весна» называется, – махнул Виталик рукой, – но работает еще хорошо. Зато у меня записей очень много, брат из Москвы привозит! Я тебе что хошь могу записать!
– Да у меня больше катушек нет, – призналась я, выуживая ключ. Зачем врать, цену себе набивать? Сейчас Виталик сам все увидит.
– А ты возьми послушать! – быстро предложил он. Ему ничего не было жалко – явно втирался ко мне в доверие.
– М-м-м, – промычала я в ответ, поворачивая ключ в замочной скважине.
Одновременно с нашей дверью приоткрылась дверь квартиры, расположенной напротив. Там жил Лешка Мамедов – непоседливый смуглый мальчишка на год младше меня. Фамилией он был обязан биологическому отцу, который давал о себе знать регулярно присылаемыми на Новый год открытками с видами солнечного Баку. Не менее исправно выплачиваемые им алименты помогали сводить концы с концами маме Лешки – тете Неле, голубоглазой рыхловатой блондинке с легкомысленным выражением лица. Мамедовы были в весьма тесном контакте с нашей семьей. Во-первых, благодаря общей стенке: с нашей стороны была большая комната, по совместительству мамина спальня; с их же стороны, по гениальной архитекторской задумке, располагался туалет (к счастью, у мамы были крепкие нервы, и она стоически переносила акустические неудобства по ночам). Во-вторых, тетя Неля, как и мама, работала на молокозаводе, хотя и в другом отделе. Тетя Неля часто навещала нас и делилась с мамой проблемами своей одинокой жизни. А потом умудрилась выйти замуж за нефтяника. С тех пор Лешка стал убегать из дома.
В промежутках между побегами Лешка иногда торчал у меня, маясь от безделья. Бездельем он страдал хроническим, поскольку учебой себя особо не утруждал. Я его, малявку, воспринимала как надоедливую муху. Когда он мне совсем надоедал, я выгоняла его вон. Лешка безропотно сносил такое отношение и спустя некоторое время как ни в чем не бывало вновь заявлялся в гости. Один раз он меня удивил: приперся как обычно и предложил сыграть в шахматы. Я согласилась; в предыдущие разы без малейшего труда побеждала. И тут – только начали играть, хода три сделали всего, а он мне: «Шах и мат!» И рожу довольную-предовольную скорчил. Глянула я – и правда мат. Такого оскорбления не стерпела, схватила доску и принялась Лешку по башке лупить, чтобы не задавался. Насилу он ноги унес. Оказалось, тетя Неля его для интеллектуального развития в шахматную секцию отдала, там Лешку и научили детский мат ставить. И ведь ни слова не сказал, змий коварный, какую западню мне приготовил! Больше я с ним в шахматы не играла. Я вообще играю лишь тогда, когда уверена в победе. Поражения меня напрочь деморализуют и отбивают все желание играть. Так что Лешка Мамедов места в моей жизни занимал крайне мало, и его приоткрывшаяся дверь меня нисколько не заинтересовала. «Заходи», – позвала я Виталика, шагнув в коридор.