— Пути господни неисповедимы, экселенц.
— Не сваливайте на бога. Рейхсфюрер оторвет нам головы, если не раскопаем этого дела. Вернее, оторвет мне, а уж о вашей голове позабочусь я сам. Гораздо раньше, гораздо раньше, Шмидт! Ваши соображения?
— Русские или англичане.
— «Или» в устах разведчика? Стареете, Шмидт… А почему не янки?
— Очень уж аккуратно сделано. Американцы работают грубее.
— Недооцениваете противника, штандартенфюрер.
— Я десять лет работал с ними, экселенц, — обиженно произнес Шмидт.
— Ладно, ладно. Поручите расследование «Лопусу».
— Уже сделано, экселенц. Он выехал в Женеву.
— Важно знать, почему произошел провал. Вы помните, к чему готовили Зероу?
— Разумеется.
— Значит, вам понятно, почему мы должны знать причины его провала. Кто-то докопался до нашей идеи. И наверняка знал, что Зероу мы перебрасываем в Кенигсберг.
Он снова раскрыл папку, с минуту смотрел на большую фотографию, наклеенную на первой странице, потом написал несколько слов на листке бумаги, положил сверху на фотографию, захлопнул папку и протянул ее Шмидту. Встал из-за стола, мягко потянулся, медленно подошел к окну и поднял штору.
— Скажите, Шмидт, как относился Канарис к покойному Штакельбергу? Ведь это его человек…
— Так точно, бригаденфюрер. Один из лучших сотрудников адмирала. Он называл Зероу «верной лошадкой», фаворитом, который всегда приходит первым к барьеру.
Не поворачиваясь к Шмидту, бригаденфюрер тихонько рассмеялся.
— Вот он и пришел к барьеру, Шмидт…
Штандартенфюрер укоризненно промолчал. Он был суеверен, как бывают суеверны люди опасных профессий и сейчас молчанием своим как бы упрекал Шелленберга: вовсе неосторожно смеяться над мертвецами, да еще если они, эти мертвые, твои товарищи по партии, общей борьбе.
Вальтер Шелленберг, выдвинутый на пост главы управления партийной разведки и контрразведки за границей самим Гейдрихом, с самого начала начал конкурировать с ведомством адмирала Канариса. Он создавал целые направления и резидентуры, которые фактически дублировали деятельность агентов абвера. Но Шелленберг не был, увы, профессионалом, не обладал основным достоинством разведчика — умерять свое воображение и опираться исключительно на факты, только факты и одни факты. Беда его была в том, что он постоянно корректировал донесения агентов, подправлял их в ту сторону, которая казалась ему более желательной, давая при этом безудержную волю своему воображению.
Когда 19 февраля 1944 года адмирала Канариса сняли с поста начальника абвера и подчинили эту организацию военной разведке и контрразведке РСХА, именно Вальтеру Шелленбергу поручил Гиммлер реорганизацию детища Канариса. Теперь бригаденфюрер мог делать с осиротевшей агентурой все, что ему хотелось. И этот болезненно самолюбивый дилетант устроил такую чистку, что эффективность работы германских агентов за пределами рейха заметно снизилась. Покойный Штакельберг был также зачислен начальником VI управления в разряд бесперспективных, он направлялся в Кенигсберг для проведения операции контрразведывательного свойства внутри службы СД, и вот его загадочная смерть заставила бригаденфюрера другими глазами взглянуть на А-0117 Ганса фон Штакельберга.
«Из переброски Зероу в Кенигсберг на новую работу особого секрета никто не делал, — подумал бригаденфюрер. — И убивать его в таком случае было ни к чему. Но кому-то очень не хотелось, чтобы Штакельберг оказался в Восточной Пруссии… Кому?»
За окном умирал день. Последние лучи спустившегося солнца проникли во двор и зажгли пожелтевшую листву кленов.
Сощурившись от непривычного света, Шелленберг смотрел на верхушки деревьев, потом сказал, не поворачиваясь:
— Кажется, уже осень?
— Так точно, осень, бригаденфюрер, — ответил Шмидт.
Второй день над городом висели низкие тучи, и самолет долго скользил вниз, выходя на посадку, пока вдруг не показалась в чахлых перелесках земля. Последние обрывки облаков, словно клочья ваты, рванулись вверх, исчезли, и майор Климов облегченно вздохнул.
Двухмоторный «Дуглас» подвернул влево, резко «притормозил», так, что пассажиров, сидящих на металлических скамейках, бросило вперед, качнулся из стороны в сторону, зазвенело пустое ведро в хвосте, мягко прикоснулся к земле и побежал полосой, разбрызгивая лужи.
Климов думал, что его встретят, но машины из управления не было видно. Подошла «санитарка», забрала восьмерых раненых. Четверо летчиков, прибывших пассажирами, подхватили свои вещички и, весело галдя, подались к низкому строению аэродромного штаба. Майор достал было папироску, потом вспомнил, что курить здесь нельзя, и положил ее обратно в портсигар. Забросил на плечи рюкзак и хотел идти вслед за парнями, позвонить или вообще что узнать, но услышал шум мотора и повернулся.