— Нас интересуют также, — продолжал Арвид Янович, — любые сведения о деятельности немцев по созданию нового оружия. У нас есть кое-какие данные. Они проверяются, и если подтвердятся — новое оружие по-настоящему опасная вещь…
Когда наши войска пойдут по территории Восточной Пруссии, их встретит ощетинившаяся оружием и укреплениями земля. Ваше отделение и вы сами, конечно, должны сделать все, чтобы облегчить нашим солдатам этот путь. Понимаете?
— Так точно, — сказал Климов. — Понимаю…
— И вот еще что. На конференции глав великих держав в Тегеране решено навсегда уничтожить опасность, которую представляет собой это гнездо германского милитаризма. Поэтому Кенигсберг и Мемель[3] с прилегающими промышленными районами Тильзит, Инстербург, Гумбинен и так далее отходят к нам. К сожалению, информация уже попала в руки немцев. По каким каналам, вам это должно быть понятно. Впрочем, рано или поздно это стало бы известно. Так или иначе, но этот фактор в своей работе вы должны учитывать.
Он осторожно закрыл карту шторой и взглянул на часы. Открылась дверь. Вошел высокий, широкоплечий мужчина лет сорока. Светлые волосы, крупный с горбинкой нос и серые выразительные глаза. Отлично сшитый костюм, белая сорочка с тщательно завязанным галстуком придавали ему чуждый военной Москве вид.
— А, полковник, — весело сказал Арвид Янович. — А вот и твоя замена.
— Знакомьтесь, товарищи, — продолжал он. — И за работу. К утру все надо закончить.
Генерал вздохнул.
— Такова наша жизнь… За дело. Времени у вас немного. Желаю успеха.
— Пойдемте, коллега.
Высокий полковник обнял Климова за плечи и легонько повернул к двери.
— Устраивайтесь поудобнее, Алексей Николаевич, — сказал он, когда они вошли в кабинет, — теперь это ваши апартаменты.
Он жестом показал на письменный стол и удобное кресло за ним.
Потом подошел к большому сейфу и, трижды меняя ключи, открыл тяжелую дверцу. Полковник достал оттуда тонкую кожаную папку и положил на стол.
— Здесь самые общие сведения о наших людях, действующих на подопечной нашему отделению территории, — сказал он. — Личные дела вы посмотрите завтра, в нашем специальном хранилище. Здесь только короткие характеристики сотрудников, находящихся там, их закодированные имена. Я сейчас расскажу вам о каждом из них, поясню их возможности и связи.
— Начнем? — сказал полковник.
Климов согласно кивнул.
— Сначала представлю вам Януса. Прямо скажу: человек это необычный. На него мы возлагаем большие надежды.
…Всю ночь на Москву сыпал мелкий холодный дождь. К утру облака поредели. Поднявшийся ветер вконец изодрал ватное одеяло, которым укрылось небо, и после двух дней сырого сумрачья москвичи снова увидели солнце.
— I like this season.
— Indians summer?
— Yes.
— I like too[4].
…Полчаса назад голубовато-серый «Линкольн» миновал предместье американской столицы, развил скорость семьдесят миль в час, пересек окружную дорогу, свернул на узкий асфальтированный проселок и вскоре остановился. С двух сторон машину теснили красные, в осенней листве деревья. Солнечные лучи ударялись о ветви столетних вязов и кленов, дробились на тысячи длинных горячих искр и усиливали впечатление пожара, охватившего лес.
Люди, их было двое, оба средних лет, в твидовых костюмах, с непокрытыми головами, стояли у отдыхавшего «Линкольна» и молчали, завороженные ошеломляющим зрелищем умирающей природы.
— Чертовски красиво, Джимми, — сказал наконец один. — Я рад, что снова вижу все это.
— Знал, что тебе будет приятно, Эл. Потому и привез сюда для разговора. Надоело просиживать стул в кабинете. Итак?
— Сработано все было чисто. Сам готовил и проводил операцию. Нашему человеку в Кенигсберге Зероу больше не страшен. Ведь этот нынешний труп в Женеве был единственным, кто знал Ирокеза в лицо и мог провалить его, стремясь выслужиться перед новым начальством. Хоть мы и успели перевербовать Зероу, но веры в него до конца не было ни у меня, ни у тебя, Джимми. Но теперь Ирокез может спокойно работать в Кенигсберге. Что же, вовремя исправили наш просчет. Но ты бы посмотрел, какая физиономия была у типа, что пришел на явку к Зероу! Я наблюдал эту комедию из фамильного склепа какого-то часовщика. Пленки проявлены, негативы отменные. Сдать в отдел?
4
— Мне нравится это время года.
— Индейское лето?
— Да.
— Мне тоже.
«Индейское лето» — американское выражение, соответствующее нашему «бабье лето».