Но каким способным человеком ни был Оливарес, он презирал все мнения, кроме своего собственного, и, по словам Хьюма, неоправданно предпочитал использовать грубую силу в отношениях с другими людьми и даже державами:
-Лучший наездник Испании, он обращался с людьми так же, как со своими ширококостными скакунами, заставляя их повиноваться с помощью силы воли и настойчивости.
Оливарес поддержал своего дядю в его стремлении заставить нидерландских повстанцев подписать выгодный для испанцев мирный договор. Поэтому было решено начать против них победоносную войну.
-Необходимо принудить голландцев к дружбе с нами! - заявил Оливарес.
Это было роковое решение. Возобновлённая в 1621 году война оказалась долгой и бессмысленной. Она сорвала реформы государства и закончилась только спустя двадцать семь лет как финальная точка в европейской Тридцатилетней войне. По мирному договору испанцы вынужденно признали Нидерланды независимым государством, а Испания навсегда получила в Европе статус второстепенной державы.
После кончины дяди 7 октября 1622 года Оливарес стал «valido» (официальным королевским фаворитом) и возглавил правительство. В то время как во Франции первым министром стал кардинал Ришельё, считавший Габсбургов врагами своей родины. Между Ришельё и Оливаресом началась своеобразная «политическая дуэль», периодически переходящая в военные действия между двумя странами. Это, конечно, ослабляло позиции Изабеллы.
Граф-герцог, как стали теперь называть Оливареса, старался не оставлять короля ни на минуту. Прежде, чем Филипп вставал с постели, министр первым входил в его комнату, раздвигал занавески на кровати и открывал окно. Затем, стоя на коленях, он докладывал своему господину о делах предстоящего дня. При этом каждая деталь одежды, которую надевал король, сначала проходила через его руки. После полуденной трапезы, на которой тоже часто присутствовал Оливарес, последний имел обыкновение развлекать Филиппа IV занимательной беседой, подробно рассказывая о столичных сплетнях, а поздно вечером он являлся, чтобы сообщить о полученных депешах и проконсультировать короля относительно ответов. После чего укладывал монарха в постель.
Оливарес манипулировал Филиппом IV, заставляя его не доверять никому — за исключением, конечно, одобренных фаворитом приспешников. Это касалось и семьи самого короля, особенно его братьев. Граф-герцог видел врага даже в Изабелле, которая обладала более сильной волей, чем её муж.
-Этот человек стремится взять власть в собственные руки и отстранить Ваше Величество, - говорила она королю.
Но Филипп IV не верил ей. Из свиты королевы окончательно изгнали всех французов, а во главе её двора Оливарес вскоре поставил собственную жену (и кузину), злобную и безобразную Инес де Суньигу, на которой женился ради большого приданого.
-Королевы нужны для того, чтобы рожать! – однажды нагло заявил фаворит.
Конечно, это не понравилось Изабелле, но что она могла поделать, окружённая шпионами графа-герцога?
-Опасаясь влияния королевы, - читаем мы у Виктора Ерёмина, - он толкнул Филиппа IV на путь греха и предательства, чтобы разрушить их брак.
Хотя Грегорио Мараньон, испанский историк ХIХ века, утверждал, будто Оливарес просто хотел, дабы король утолял свой «пожирающий огонь» с другими женщинами в то время, когда его супруга была в положении.
Действительно, как только стало известно о беременности Изабеллы, Оливарес свёл её юного мужа с красивой молодой португалкой Франциской де Тавара, фрейлиной королевы.
Вообще, за нравственностью женщин при дворе строго следила «Guarda dama» (Хранительница дам), так что в чопорной замкнутой атмосфере они (во дворце могли жить только вдовы и девушки) могли вполне зачахнуть от скуки.
-Так вот, чтобы их жизнь не была невыносимой, - пишет Николаева Кристина в своей работе «О странностях этикета при испанском дворе Габсбургов», - им разрешалось иметь подле себя одного или нескольких официальных поклонников. Их называли «Galanteos de palacio», что можно перевести как «придворные кавалеры». Таким кавалером мог быть и женатый человек, по желанию, молодой или в возрасте. Это не имело никакого значения, потому что о любовных чувствах там и речи не могло быть, его права заключались всего-навсего в том, что он имел право поклоняться даме и служить ей.
Увы, течение всего года этому кавалеру выпадало несколько дней, когда он мог наслаждаться обществом обожаемой дамы. Только в редких случаях дамы могли показаться на людях: на придворных торжествах, церемониях, приёмах или на зрелищах аутодафе. В такие моменты официальный кавалер мог стоять рядом со своей дамой и ухаживать за ней, естественно, соблюдая правила и нормы поведения и морали. При этом даже в присутствии короля он мог оставаться в шляпе, подобно грандам. Как уверял французский посланник Берто, это объяснялось крайне изощрённой галантностью: они хотели таким способом продемонстрировать, «что их дамы, которым они себя посвящали, имеют в отношении их такие же права, как король в отношении своих подданных, то есть могут позволить им не снимать головной убор»