-Я жила как маленькая мадумуазель, без всяких прав.
Из Тичфилда Карл отправился на охоту в Нью-Форест, а королева провела три недели в Уилтоне. Вернувшись в Уайтхолл она приступила вместе со своими дамами к репетиции французской пасторали, в которой играла главную роль. Декорации же и костюмы для этой постановки изготовил Иниго Джонс. В детстве она привыкла принимать участие в балетных постановках, которые устраивались в просторных залах Люксембургского дворца, и привезла вкус к этим развлечениям с собой в Англию.
Как-то днём перед Рождеством Генриетта Мария тайком отправилась за покупками на Биржу и переходила от прилавка к прилавку, покупая каждую красивую безделушку, которая её приглянулась. Когда же её узнали, она сбежала на лодке в Хэмптон-корт.
-Французская уловка! – решили лондонцы, помотрев вслед королеве, не пожелавшей с ними общаться.
В первое Рождество после замужества Генриетта Мария разыграли в Сомерсет-хаусе пастораль перед своим мужем. Но король (с подачи Бекингема) посчитал, что принимать участие в подобных постановках – недостойно сана королевы. К этому времени Карл I и Бекингем уже успели избавиться от отца Берюля. Под предлогом ведения переговоров о коронации короля и королевы Англии духовник Генриетты Марии вернулся во Францию, и, получив от папы сан кардинала, вскоре скончался «в святости».
В начале нового года королева отправилась в Тауэр, где в её честь был дан банкет и прогремел артиллерийский залп. Лондонцы же, наблюдавшие за возвращением процессии при свете факелов, с неудовольствием отметили, что карета Даниеля де Ламотт-Уданкура, епископа Мандского, ставшего теперь не только капелланом, но и духовником королевы, ехала впереди её экипажа. Однако после отъезда отца Берюля Генриетта Мария не забыла про свою миссию и в когда в начале 1626 года на площади Тайберн в Лондоне состоялась казнь нескольких католиков, королева совершила паломничество к этому месту, чтобы помолиться за их души. Это вызвало возмущение в Англии и, впоследствии, оправдываясь, она говорила, что забрела туда случайно во время прогулки.
А 2 февраля, в день Сретения Господня, когда произошла коронация Карла I, Генриетта Мария, по совету своих родственников и при поддержке своего брата, решила сама не короноваться и не присутствовать на коронации своего мужа из-за связанных с этим англиканских обрядов. Впрочем, церемония была настолько скромной, что многие дворяне даже решили не брать на себя труд приехать из деревни, чтобы посмотреть на неё. Королева же со своими дамами, «резвящимися и танцующими», наблюдала из верхнего окна надвратной дворцовой башни за тем, как её муж проехал мимо в белом атласе вместо привычного королевского пурпура. (Интересно, что впоследствии из-за этого его называли Белым королём, обречённым на гибель, как следовало из старинного предания).
Сразу же после коронации, 6 февраля, состоялось открытие парламента. На этот раз была организована традиционная процессия депутатов от Уайтхолла до Вестминстера. И тут произошла новая стычка между царственными супругами. Генриетта Мария пожелала смотреть на процессию из окна дворца, сидя рядом с послом Бленвилем, со своим камергером Тильером и в окружении французских дам. Король же хотел, чтобы его супруга сидела рядом с матерью его фаворита, и герцогиней Кейт на балконе дома, находившегося на противоположной стороне улицы. Разумеется, то был знак внимания к герцогу, но вместе с тем также способ продемонстрировать всем, что молодая королева благосклонна к английским дамам. Последовала бурная сцена, в которой Генриетта Мария повела себя, как капризный ребенок: она отказалась двинуться с места, потому что идёт дождь и он испортит её прическу. Когда об этом сообщили Карлу, он сказал, что дождь уже закончился, и послал к супруге Бекингема с приказом выполнить его желание. Опять отказ. Дело принимало серьёзный оборот. Тогда вмешался французский посол Бленвиль, оказавшийся лучшим дипломатом, нежели его считал Бекингем, и королева наконец согласилась перейти на другую сторону улицы.
-Однако Бекингем не мог допустить, чтобы пропала столь прекрасная возможность внести сумятицу, – пишет Тильер, – и воспользовался случаем, чтобы настроить короля против «наглых французов».