Когда её сыну не исполнилось и года, Генриетта Мария написала своей любимой «Мэми» Сен-Жорж с просьбой прислать тринадцать пар французских перчаток и правила всех игр, «которые сейчас в моде» во Франции. Кроме того, она извинилась за то, что не написала раньше и добавила, что уже «снова на подъёме». Прежде, чем принцу Карлу исполнилось восемнадцать месяцев, у него появилась сестра Мария Генриетта, которую их родители называли просто «Мэри». В отличие от своего брата, принцесса удалась в Стюартов со своими каштановыми волосами, карими глазами и тонкими чертами лица. Но прежде, чем Мэри успела заговорить, в королевской детской появился белокурый принц Джеймс, а спустя два года – принцесса Элизабет, такая же светловолосая и голубоглазая. За нею последовали принцессы Анна и Кэтрин, Генри, герцог Глостерский, и принцесса Генриетта Анна.
Глава 4 САМАЯ СЧАСТЛИВАЯ
Для Генриетты Марии, наконец, наступили счастливые годы, обещанные прорицательницей, хотя их и было меньше шестнадцати.
-Я была самой счастливой из королев, - оглядываясь на них, подтверждала она сама, - потому что у меня были не только все удовольствия, какие только может пожелать сердце; у меня был муж, который обожал меня.
Ни один из её детей никогда не мог вытеснить мужа из её сердца. И к входившим в её свиту карликам, двум слугам-неграм, обезьянке Мопсу и собакам всех размеров Генриетта Мария была более снисходительна, чем к провинившимся принцам и принцессам, вероятно, копируя в этом Марию Медичи. Из неё получилась довольно строгая мать. Впрочем, её сыновья нуждались в твёрдой руке.
-Чарльз, - писала королева своему «дорогому сыну, принцу». – Мне жаль, что я начинаю своё первое письмо с упрёков тебе, потому что я слышала, что ты не хочешь принимать слабительное. Я надеюсь, что это было только сегодня, и что завтра ты это сделаешь, потому что, если ты не захочешь, я сама приеду и заставлю тебя принять его, так как это необходимо для твоего здоровья.
На что принц Карл, будучи уже в восемь лет шутником, отвечал:
-Моя госпожа. Я бы не хотел, чтобы ты принимала много слабительного, потому что от него мне становится только хуже, и я думаю, что то же самое произойдёт и с тобой.
В отличие от Карла I, начисто лишённого чувства юмора, королева ценила шутки сына, поэтому, по её тайному признанию, принц Уэльский был её любимым ребёнком. И в Датском доме у неё висел его детский портрет «Принц Карл в доспехах».
С появлением детей она изменилась внешне. Если в подростковом возрасте Генриетта Мария была худой, угловатой и нервной, то к двадцати годам её черты лица и предплечья округлились, а общий вид можно было охарактеризовать как цветущий. Постепенно она заговорила по-английски и в королевской детской не звучал ни какой другой язык. Поэтому, когда принц Ульский в шестнадцать лет прибыл в Париж, он не мог без переводчика общаться с французскими дамами. Чтобы усовершенствовать свой английский, королева наняла учителя и приказывала английским поэтам писать пьесы, в которых любила играть. Бен Джонсон, закадычный друг Шекспира, написал для неё одну «маску». Однако королева предпочитала сладкие пьесы своего друга Монтегю, в том числе, «Пастуший рай», в которой она сыграла главную роль, и мелодичные стихи поэта Эдмунда Уоллера. Несмотря на изгнание свиты Генриетты Марии, английский двор продолжал находиться под влиянием французской культуры. При дворе Карла I предпочитали общение на французском языке, который считался более куртуазным, нежели английский. А сам король писал письма жене на её родном языке.