Октябрьские ветры с соседних гор прогнали большинство посетителей модного курорта. Среди немногих оставшихся можно было видеть только маленькую английскую королеву в сопровождении крупного Джермина, сочувствующих дам, карлика и любимых собачек. Она приняла столько целебных ванн, сколько прописал её лечащий врач, но почувствовала эффект от них только через несколько недель после того, как покинула Бурбонне. Теперь ей предстояло увидеться с членами своей семьи, которых она не видела с тех пор, как покинула Францию в качестве невесты. Невысокий господин с оливковой кожей, беспокойными чёрными глазами, поджатыми губами, воинственно торчащими усами и клочковатой бородкой, одетый по последней моде, прибыл, чтобы проводить её в Париж. Это был «Месье» или Жан Батист Гастон, герцог Орлеанский, её единственный оставшийся в живых брат. Шестнадцать лет, проведённых в политических интригах, столь же неудачных, как и те, в которые недавно ввязалась Генриетта Мария, придали его чертам смешанное выражение удивления и брезгливости. Он уже начал понимать, что при новом кардинале ему суждено было пользоваться ненамного большим влиянием, чем при старом.
Брат и сестра отправились в путь вместе и в Невере королеву ждали важные новости из Англии: муж сообщал ей о безопасности их детей, своих успехах в Эссексе и Корнуолле и выражал надежду, что она сможет отправить ему помощь из Франции. Ей хватило сил, чтобы расспросить посыльного, который принёс столь добрые вести, но чтобы ответить мужу, Генриетте Марии пришлось воспользоваться услугами Джермина. Своей собственной рукой она смогла лишь написать короткую записку:
– Я никогда не буду счастлива по-настоящему без Вас.
После чего у неё снова поднялась температура, а в искалеченной руке начался абсцесс. Торжественный въезд королевы в Париж пришлось отложить. Только через три недели врачи, предписав ей пить каждое утро ослиное молоко, объявили, что она снова в сотоянии двигаться. Генриетта Мария сразу написала своей сестре Кристине, сожалея о том, что не смогла с ней встретиться в Шамбери, куда герцогиня Савойская приезжала по приглашению Анны Австрийской и кардинала Мазарини. Правда, теперь, как считала английская королева, они рано или поздно всё равно увидятся.
Ранним ноябрьским днём в десяти милях от столицы её встретила важная дама, которая должна была сопровождать Генриетту Марию до Лувра. Это была Анна Мария Луиза Орлеанская, единственная дочь Гастона от первого брака. Высокая цветущая блондинка с выпуклыми голубыми глазами, большим орлиным носом и ярко накрашенным ртом, полным плохих зубов, она не имела никакого сходства с Бурбонами. Снисходительно посмотрев сверху вниз на маленькую потрёпанную фигурку своей тётки, Великая мадемуазель подумала (как она пишет в своих мемурах), что та не вызывает никаких иных эмоций, кроме жалости.
На окраине города их тет-а-тет был прерван появлением других родственников. Генриетта Мария и Анна Австрийская встретились на огромном ковре, растеленном на грязной большой дороге, ведущей в Монруж. Регентшу сопровождали два её сына, шестилетний Людовик ХIV, король Франции, и четырёхлетний Филипп, герцог Анжуйский («настоящий Месье», как его называли в отличие от дядя). Королевы, не видевшиеся шестнадцать лет, обнялись и заплакали. Анна сильно располнела, но по-прежнему гордилась своими белыми руками. При этом она великодушно не вспоминала о мелких пакостях, которым подвергалась со стороны своей невестки по наущению Марии Медичи. Обе женщины сели в одну карету и поехали по украшенным улицам через Новый мост к Лувру, где родилась Генриетта Мария. Там ей предоставили апартаменты, в которых она прожила восемь лет. Однако никаких особых празднеств в честь английской королевы не устраивали, так как французский двор находился в трауре по её старшей сестре Елизавете, королеве Испании, скончавшейся месяц назад после последних родов.
Генриетта Мария посетила Нотр-Дам и получила поздравительные послания по случаю своего благополучного прибытия от города Парижа и старых друзей. А самый влиятельный человек при дворе, не совершавший без расчёта ни одного шага, тихо навестил её на следующее утро. После визита Мазарини королева написала мужу, что он должен начинать свои письма к кардиналу: «Мой кузен», а заканчивать – «Ваш любящий кузен». Лощёный, нарумяненный итальянец сорока двух лет, чьи правильные черты приобрели значительность и достоинство, проявил себя «в высшей степени любезным» при их первой беседе. После чего Генриетта Мария послала к нему Джермина обсудить деловые вопросы.