Мадрид уже был взбудоражен известием о том, что какая-то важная персона, по некоторым слухам, сам король Англии, прибыла инкогнито. Поэтому когда поздно вечером в субботу на улице появилась огромная позолоченная карета Оливареса с кожаными занавесками, шестью пёстро разукрашенными мулами и толпой ливрейных слуг и пажей вокруг неё, зеваки бросились следом.
Ещё раньше Гондомар, срочно избранный членом Государственного совета во время утреннего заседания, в своей обычной шутливой манере предупредил обо всём принца Уэльского. Поэтому, прогуливаясь по аллеям садов на берегах Мансанареса, зеваки уже знали об этой встрече. Когда экипажи Оливареса и Бекингема поравнялись, фаворит Филиппа IV вышел из кареты и приветствовал блестящего и беспринципного Джорджа Вильерса высокопарными комплиментами, столь же фальшивыми, сколь и напыщенными. После многочисленных выражений восторга с обеих сторон граф-герцог сел в карету вместе с Бекингемом, Бристолем и Коттингтоном, и в течение часа они ехали, тихо беседуя. По возвращении они вошли в дворцовые ворота, и Оливарес тайно провёл Бекингема в кабинет короля, где снова были повторены все комплименты.
Нет никаких сомнений в том, что все испанцы, начиная с короля, были польщены этим внезапным визитом, который, как они считали, был явным доказательством мощи и превосходства Испании, раз наследник Англии приехал ухаживать за инфантой с таким большим риском для себя.
Итак, когда Филипп IV благосклонно принял Бекингема, и последний вернулся в «дом с семью трубами», Оливарес отправился вместе с ним, дабы лично поприветствовать принца от имени короля. Хауэлл утверждает, что граф-герцог «опустился на колени и поцеловал его (то есть принца) руки и обнял его бёдра, и сообщил, что Его католическое Величество безмерно рад его приезду, и другие высокие комплименты, которые господин Портер перевёл». Во время беседы Карл выразил горячее желание увидеть свою «возлюбленную» инфанту.
-В качестве жениха, - добавил Бекингем.
Было решено, что на следующий день, в воскресенье, 9 марта, кареты королевской семьи проедут по Прадо, причём отличием инфанты станет голубая лента, повязанная вокруг её запястья, и что принц инкогнито в карете Бристоля встретится с этим кортежем как бы случайно. Когда в четыре часа пополудни карета посла с Карлом, Бекингемом, Астоном (ещё одним послом), Гондомаром и Бристолем остановилась на узкой улочке Пуэрта-де-Гвадалахара на Калле Майор, ожидая прибытия королевской семьи. Причём всё пространство вокруг снова было запружено мадридцами, обожавшими подобные зрелища.
-Вскоре мимо прогрохотала длинная вереница карет, - читаем мы в книге Мартина Хьюма, - сопровождавших короля, и, наконец, показался юный Филипп со своей хорошенькой темноглазой женой, двумя младшими братьями, Карлосом и Фернандо, бывшими почти точными копиями его самого с их прямыми песочного цвета волосами, длинными белыми лицами, толстыми красными губами, массивными нижними челюстями и большими светлыми глазами.
На переднем сиденье королевской кареты сидела инфанта Мария. Она была, по словам Хауэлла, похожа на своих братьев: «очень миловидная дама, скорее фламандского сложения, чем испанского, светловолосая, с чистейшей смесью розового и белого в лице. Она полная и с пухлыми губами, что считалось скорее красивым, чем недостатком». Когда королевская карета проезжала мимо кареты принца, Филипп IV, который, согласно этикету, не должен был замечать Карла, кивнул лорду Бристолю, как и его братья. При этом было замечено, что инфанта сначала покраснела, а затем побледнела, когда взгляд Карла остановился на ней. Бедная девушка действительно не на шутку встревожилась. Будучи настолько же набожной, как и невежественной, она свято верила своему духовнику, утверждавшему, что спать вместе с еретиком и рожать ему детей - это хуже, чем попасть в ад. Ещё утром она отправила к Оливаресу свою доверенную даму Маргариту де Тавара со страстным требованием прекратить переговоры по поводу её брака с принцем Уэльским. В противном случае Мария угрожала, что найдёт убежище в монастыре босоногих кармелиток и примет там постриг, как только узнает о подписании её брачного контракта.
В то же время, двадцатидвухлетний Карл, похоже, был сражён бело-розовыми прелестями шестнадцатилетней инфанты. Принц и Бекингем в письме своему «Дорогому папе и сплетнику» (Якову нравилось такое обращение) назвали эту первую встречу «частным обязательством, которое ни для кого не являлось тайной, потому что там были папский нунций, посол императора, французы, и все улицы были заполнены охраной и другими людьми. Перед каретой короля ехали лучшие представители знати, за ними следовали придворные дамы. Мы сидели в закрытой карете, поэтому ничья честь не пострадала… хотя нас видел весь свет».