– Пожимая мне руку с нежностью и печалью, – заканчивает госпожа де Мотвиль, – она сказала, что потеряла в лице короля мужа и друга, которого она никогда не сможет полностью оплакать, и что оставшаяся её жизнь должна будет превратиться в непрекращающуюся пытку.
Затем посетительница отбыла, глубоко взволнованная и поражённая торжественным предупреждением, которое ей предстояло передать:
– При этом я никогда не забуду речь этой принцессы, просвещённую несчастьем, и, казалось, сулившую подобные бедствия и нам. Небеса отвратили их, но Бог знает, что мы это заслужили.
Доверив свою четырёхлетнюю дочь леди Далкейст и отцу Сигриену, Генриетта Мария удалилась в свой любимый монастырь в предместье Сен-Жак. Туда ей и доставили прощальное письмо, написанное её мужем после вынесения ему смертного приговора. Прочитав несколько строк, она упала в обморок на руки двух монихинь. Однако рутина монастырской жизни принесла ей необходимое успокоение. По словам неизвестной монахини, «постепенно её разум вернулся к Богу. Но она не могла подчиниться Его воле, пока не вознесла много раз следующую молитву: «Господи, ты допустил это, поэтому я смиряюсь изо всех сил»». Генриетта Мария выразила удивление, что пережила такой страшный удар, который, как она ожидала, должен был стать смертельным, и призналась, что была бы рада сменить свои помпезные апартаменты в Лувре на скромную монастырскую келью.
Однако ранним весенним утром к ней явился отец Сигриен и сообщил, что «дела короля, её сына, и всех её домочадцев, находятся в таком плачевном состоянии, что требуют её немедленного внимания, советов и вмешательства». Эти слова произнёс пожилой капуцин в поношенной сутане, но Генриетта Мария словно услышала глас своего усопшего супруга:
– Продолжайте те же активные действия ради популярности Чарльза, как Вы это делали для меня…чтобы он смог вернуть своё наследство.
– Вдова короля-мученика, – свидетельствует современник, – покинула монастырь кармелиток, одетая в траурный наряд, который будет носить носить на протяжении всей жизни.
Однажды в начале своего брака Генриетта Мария выразила огромное удовольствие от великолепного платья, усыпанного драгоценностями, которое было на ней надето. Её духовник, суровый отец Берюль, который присутствовал при этом, довольно резко упрекнул её в тщеславии и легкомыслии.
-Ах, мой отец, не сердись на меня, - взмолилась молодая королева, наполовину смеясь, наполовину раскаиваясь. - Сейчас я молода, но когда мне исполнится сорок, я всё это изменю и стану совсем хорошей и серьёзной.
Её слова оказались пророческими, поскольку ей было за сорок, когда она овдовела.
-Положение королевы Генриетты Марии значительно изменилось после смерти её мужа, - считает писательница Генриетта Хейнс, - с одной стороны, она стала более важной персоной как советник своего… сына, который едва ли достиг того возраста, чтобы управлять своими делами самостоятельно; с другой стороны, она была лишена мощной поддержки Карла и стала более открытой для нападок своих противников, которые боялись, что двое её сыновей, Карл и Джеймс… попадут под её влияние.
Карл II не спешил в Париж, чтобы утешить свою мать, и среди роялистов в изгнании царил разброд: Эдвард Хайд, Эдвард Николас и их друзья сочли, что советы Генриетты Марии оказались роковыми для короля-мученика, чья смерть вознесла его на вершину, на которой он, несомненно, никогда не был при жизни. Им особенно не нравился Джермин, чьё большое влияние на королеву вызывало у них ревность.
-И до тех пор, пока этот советник сохраняет своё влияние, - считали они, - невозможно, чтобы люди, представляющие оппозиционную партию, чувствовали уверенность в мудрости и осмотрительности королевы…
Лорд Калпеппер и Генри Перси, близкие друзья Джермина, были им не менее противны. Однако вскоре партия королевы (или партия Лувра, как называли её враги) усилилась благодаря прибытию очень важного рекрута, старого друга Генриетты Марии Уолтера Монтегю, которого она не видела с 1643 года. Но вскоре выяснилось, что долгие годы тюрьмы изменили бывшего придворного.
-Ваш старый друг Уот Монтегю, - писал лорд Хаттон секретарю Николасу в феврале 1650 года, - уже облачился в длинную мантию и…намерен до Пасхи (как я достоверно уверен) принять сан священника.
Монтегю отслужил свою первую мессу в Понтуазе в апреле следующего года, а осенью того же года получил по милости королевы Анны аббатство Нантей, которое дало ему право на служение, титул аббата и достаточный доход. Несколько лет спустя та же королевская покровительница подарила ему более богатое и значимое аббатство Святого Мартина в Понтуазе.