Однако дети Генриетты Марии были более чувствительны. Так, Минетта заливалась слезами при одном лишь упоминании своей матери до самой своей собственной кончины, наступившей спустя девять месяцев. А когда «неприятную весть» узнали Карл II и герцог Йоркский, то они немедленно оставили охоту в Нью-Форесте и вернулись в Хэмптон-Корт. В Англии был объявлен национальный траур, а поэты слагали стихи в честь покойной королевы-матери.
Во Франции тоже был большой траур по Генриетте Марии, не только потому, что она была лично любима, но и потому, что король и народ видели в ней не столько вдову короля Англии, сколько последнего выжившего ребенка горячо любимого Генриха IV. Высшие и низшие соперничали друг с другом в своем желании воздать ей почести.
Маленькое тело шестидесятилетней Генриетты Марии оставалось в той комнате, где она погрузилась в вечный сон в течение ночи и дня. Затем оно было забальзамировано и перенесено в зал, а после доставлено в Шайо. Там её сердце, помещённое в серебряный сосуд, отдали монахиням, среди которых вдова хотела провести свои последние дни. Людовик ХIV взял на себя все расходы по проведению траурных церемоний, завершившихся погребением его тётки рядом с её великим отцом в Сен-Дени.
Наследство Генриетты Марии было небольшим, и Ральф Монтегю полагал, что, когда долги будут выплачены, мало что останется, «кроме двух её домов в Коломбе, которые можно было продать за десять или двенадцать тысяч пистолей и которые наверняка, если бы она составила завещание, предназначались для передачи Мадам».
Тем не менее, Филипп не преуспел в своём рвении заполучить имущество тёщи, находившееся в Коломбе, Шайо и отеле Базиньер. Вскоре появился и другой претендент в лице внука Генриетты Марии, принца Оранского, который заявил, что если Монсеньор получит долю, он тоже выдвинет иск, в противном же случае подчинится желанию короля Англии. Карл II отправил в Париж доктора права, утверждавшего, что старший сын Генриетты Марии, несмотря на то, что она проживала во Франции, должен получить её собственность, нажитую в браке. В конце концов, герцогиня Орлеанская попросила своего мужа воздержаться от претензий на имущество её матери, и король Англии был признан её единственным наследником. В последний понельник октября 1669 года его представители прибыли в Коломб, чтобы произвести инвентаризацию. Там их приняли податель милостыни Генриетты Марии и мрачный Сент-Олбанс. Когда клерки перешли в покои, занимаемые последним, и начали описывать находившуюся там мебель и ковры, вслед за ними туда ворвался Джермин и заявил:
– Эти гобелены были подарены мне Её Величеством, но король может забрать их, если желает!
Впоследствии Карл II сделал пометку на полях описи вещей из комнат мажордома: «Всё лорду Сент-Олбансу». Сам замок Коломб король подарил своей сестре, и, кроме того, приказал, чтобы всё, что находилось в Шайо, «осталось монастырю». Благодаря чему на деньги, полученные от продажи роскошной мебели королевы-матери, монахини смогли пристроить ещё десять келий и проводить ежегодные службы в честь основательницы обители. Все члены семьи Генриетты Марии, а также её придворные и слуги, получили какой-нибудь предмет на память о ней, а сам Карл II пожелал взять себе коллекцию её картин, для чего специально снарядил в Коломб посла Ральфа Монтегю. Благодаря последнему, произведения Гольбейна, Орацо Джентилески и портреты старших детей королевы кисти Ван Дейка до сих пор хранятся в Англии. Единственно, что пропало, это маленькая индийская шкатулка, находившаяся в кабинете, примыкающем к спальне, в которой хранились миниатюра с изображением Карла I в бытность его принцем Уэльским и два обручальных кольца Генриетты Марии – память о её любви к покойному мужу.
Желая увековечить память своей матери, Минетта, покровительница Корнеля и Мольера, поручила епископу Жаку Бенину Боссюэ выступить в Шайо с речью о заслугах Генриетты Марии. Лично побеседовав с монахинями, госпожой де Мотвиль и всеми, кто мог снабдить его сведениями о жизни королевы-матери, тот успешно справился со своей задачей. 16 ноября 1669 года дорога, ведущая в Шайо, была забита каретами знати, а сам монастырь – увешан траурными драпировками. Взойдя на церковную кафедру, знаменитый бургундский проповедник разразился торжественной проповедью в честь «самой прекрасной, самой могущественной принцессы Генриетты Марии, королевы Англии, Шотландии и Ирландии, дочери французского короля Генриха Победителя, жены Короля-мученика, матери Карла, нынешнего английского короля, и тёти Его христианнейшего Величества Людовика ХIV». В центре же хоров на носилках, крытых чёрным бархатом, красовалось изображение покойной. Красноречие Боссюэ вызвало слёзы у присутствующих, которые, глядя на портрет королевы-матери, «удивлялись, как в таком маленьком теле помещалась столь высокая душа».