Кристина нехотя поддалась на уговоры своего фаворита и д’Эмери, но потом рассказала всё своему канцлеру, который предупредил Моно.
-Я не хочу видеть больше ни Франции, ни кардинала, разве что только на портрете, - заявил иезуит. - Пусть мадам лучше заключит меня в тюрьму, чем отправит к нему.
Когда же Филиппо д’Альё упрекнул любовницу в болтливости, та запальчиво ответила:
-У Вас недостаточно ума, чтобы судить об этом!
Совесть не позволяла Кристине предать верного ей человека даже несмотря на уговоры любовника. Это была их первая большая ссора.
-Будучи хозяйкой в своих владениях, я свободна действовать по собственному разумению и могу решить сама, какая партия мне может быть более полезной: короля или отца-иезуита! – написала она также маркизу Сен-Морисо.
В гневе, по словам д’Эмери, она была готова «отказаться от всего французского» и даже изгнать своих немногих французских слуг. Но Ришельё продолжал настаивать, и Филиппо д’Алье, выступавший за союз с Францией, тоже.
-Ваши министры должны обладасть двумя качествами: первое - это любить Вас и Ваших детей, а второе – служить Вашим братьям! – напоследок обозначил свою позицию фаворит Кристины, прежде чем удалиться в Казале, где савойские войска встали на зимние квартиры.
14 декабря в Турин вернулся Лодовико д’Альё, который, желая решить дело миром, предложил регентше назанчить Моно епископом Женевским. Но королевская мадам колебалась, хотя и написала с иронией одному из друзей Филиппо д’Альё:
-Барон, если тебе придётся призвать святую Кристину, не смей обращаться к святому Игнатию (основатель ордена иезуитов)!
Тем временем Моно не дремал и передал Кристине предложение Леганеса: испанцы будут сохранять нейтралитет, если французы уйдут из Савойи. Вскоре Филиппо д’Альё сообщил д’Эмери, что регентша собирается отправить в Париж своего посла, который должен выступить в защиту иезуита. Кроме того, она попросила своего фаворита посодействовать этой миссии, однако тот наотрез отказался. Тем не менее, Кристина написала Ришельё, что не может отказаться от «такого хорошего и старого слуги», как Моно. После чего вызвала к себе д’Эмери и начала обвинять его в том, что это он возбудил всеобщее недовольство против иезуита. Тем временем Ришельё в Париже довёл до сведения её посланника, что союз с Францией может быть сохранён только ценой изгнания Моно. 22 февраля 1638 года на засединии Государственного совета в Турине иезуит потерпел поражение, когда предложил принять план Леганеса.
-…он понял, что час поражения пробил, - написал с торжеством д’Эмери кардиналу. – И похож на человека, которого облаяли.
Тогда Моно попросил разрешения удалиться в иезуитсткий колледж в Турине или в свой загородный дом в Кунео. Со слезами на глазах регентша в конце февраля приказала ему ехать в Кунео.
-Чтобы доставить Вам удовольствие, - сообщила она спустя два дня Ришельё, - я согласилась лишиться самого старого слуги, который был у меня среди всех моих подданных…
Прежде, чем отправиться в изгнание, иезуит «в сапогах» наветил Филиппо д’Альё, чтобы дать ему дружеский совет: никогда не посещать Францию. Неизвестно, как воспринял его совет граф, но слова Моно оказались пророческими.
Что же касается д’Эмери, то теперь он приступил ко второй части своего плана, о чём написал Ришельё ещё 24 февраля:
-Я очень близок к завершению двух наиболее важных дел, которые у нас есть при этом дворе: первое – это отстранение отца Моно, второе – продолжение мирного договора.
Чтобы убедить Кристину продлить Риволийский договор с Францией, посол выступил со специальной речью перед Государственным советом. Однако советники регентши попросили время, желая обдумать его предложения. Но в тот день, когда д’Эмери должен был узнать решение Совета, пришла весть о вторжении испанцев.
После смерти Виктора Амадея I маркиз Леганес, видя, что мирные переговоры с регентшей ни к чему не ведут, решил возобновить военные действия. Ещё в 1635 году французы построили крепость Верчелли в Пьемонте и захватили крепость Бреме в Ломбардии. Теперь же, весной 1638 года, испанский полководец решил отобрать их. Он начал с Бреме, достаточно сильной крепости с многочисленным гарнизоном. Командующий французской армией маршал де Креки попытался снять осаду, но был убит случайным выстрелом 17 марта. Спустя неделю французский гарнизон капитулировал. За поспешную сдачу крепости комендант был приговорён к смерти, а на замену Креки был отправлен кардинал ла Валетт, любимец Ришельё и один из тех прелатов, которые больше прославили своё имя на полях сражений, чем на церковной ниве. Чтобы армия оставалась боеспособной до прибытия своего нового главнокомандующего, д’Эмери, вспомнив свою прежнюю профессию военного интенданта, беспрестанно снабжал её боеприпасами. Однако его энергичная деятельность вызвала едкие шутки со стороны Кристины, которая написала своему секретарю Сен-Томасо: