Когда франко-савойская армия прибыла под Верчелли, то первое, что сделала, это 19 июня переправила подкрепление в 2 000 человек в осаждённый город. Они вошли туда под покровом ночи, пока маркиз Пьянецца атаковал испанцев с 1 500 солдат. После чего французы установили батарею из шестнадцати орудий, чтобы обстреливать позиции врага. Но тут ла Валетт узнал, что в Новару прибыл корпус австрийцев и решил отступить, чтобы не получить удар в спину. А 6 июля, после сорокадневной осады губернатор города повёл 3 500 человек, включая больных и раненых, с их оружием, багажом и тремя пушками к расположению французской армии. Испанские, итальянские и французские источники по-разному оценили эту капитуляцию. Испанцы считали её результатом мудрого командования маркиза Леганеса. Итальянцы – почётной капитуляцией после героического сопротивления из-за нехватки пороха и продовольствия. Французы же считали, что итальянцы ещё имели возможности для сопротивления и обвиняли губернатора в предательстве. Потеря Верчелли стала серьёзным ударом по репутации ла Валетта. Не отличавшийся скромностью маркиз Леганес так докладывал королю Филиппу IV о победе:
-...это было одним из самых славных событий и самых замечательных обстоятельств, которые были достигнуты в Европе за сто лет до этого момента.
Результаты осады Верчелли жестоко разочаровало д’Эмери, который в июле из Казале написал в Париж с просьбой об оставке, заявляя, что «постарел в десять раз за годы пребывания послом». Действительно, в сорок два года он выглядел на все шестьдесят. Тем не менее, в отставке ему отказали и, прибыв в Турин 22 августа, д’Эмери попытался успокоить савойский двор, пребывавший в панике из-за взятия Верчелли испанцами. Через два дня туда же приехал эмиссар Ришельё с требованием к Кристине переправить отца Моно во Францию. Однако регентша твёрдо ответила:
-Мы скорее разорвём отношения с Францией, чем бросим старого и верного слугу, нанеся ущерб нашей репутации и нашей совести!
Тем временем в Турине распространились тревожные слухи о том, что маленький герцог Франциск Гиацинт неудачно упал с лошади. Из-за врождённой астмы ему пророчили скорую смерть чуть ли не с первых месяцев появления на свет. Однако мальчик дожил до шести лет и скоропостижно скончался от полученных травм 4 октября 1638 года. Новым герцогом провозгласили его младшего брата Карла Эммануила II. Узнав об этом, Ришельё отозвал д’Эмери в Париж на консультацию, в то время как Кристина снова облачилась в траур.
-Королевская мадам удалилась к кармелиткам на два дня, чтобы оплакать смерть своего мужа и своего первенца, - сообщил Филиппо д'Алье Феличе Савойскому.
Через год Кристина купила две усадьбы, у графа Карло Кастелламонте и братьев Форни, расположенные рядом с замковой площадью, для монастыря кармелиток и церкви, хотя и получившей название в честь святой Кристины, однако посвящённой памяти Франциска Гиацинта. Монастырь стал любимой религиозной резиденцией регентши. Она даже обставила там для себя помещения, где могла уединиться, дабы помолиться вдали от шумного двора.
А спустя пятнадцать лет Филиппо д'Алье в стихах к балету «Граделино» увековечит сына королевской мадам, которого называли Цветком Рая (по-французски Флер де Паради):
Скучаю по прекрасному лику смеющегося цветка
Из сада любви, как и все, увядшего зимой.
Лишь та, кто вырастила Цветок Рая
Не боится разрушительной силы времени и старости.
Щемящая печаль, звучащая в этих строчках, невольно наводит на мысль, что Фарнциск Гиацинт действительно был сыном графа. Две внезапные и таинственные смерти неизбежно породили новые слухи. Причём подозрений не избежала даже регентша с любовником. Говорили, что она состоит в тайном браке с Филиппо д’Алье, спит с ним каждую ночь и что маленький герцог Карл Эммануил II на самом деле тоже их общий сын. Кроме того, графа обвиняли в накоплении богатств в ущерб государственной казне.
Второе регентство Кристины не было предусмотрено никаким завещанием Виктора Амадея. Его братья утверждали, что её назначение должно быть одобрено либо собранием савойских дворян, либо императором, номинальным сюзереном герцогства. Д’Эмери сразу посоветовал королевской мадам обратиться к папе за подтверждением своих полномочий. Однако французского посла очень беспокоила мысль о том, что её деверья могут вернуться в Савойю. Поэтому он вернулся во дворец и, оторвав Кристину от созерцания мёртвого сына, напомнил ей: