При других обстоятельствах я бы чувствовала себя жестокой.
По дороге к входу я открыла сумочку и осмотрела содержимое. Помада, подводка для глаз – вещи, которые мама прятала под незакрепленной доской у себя под кроватью. Запрещенные вещи, которые в МН, определенно, считали приемлемыми, когда дело касалось их вечеринок. Я подумала о Саре, какой увидела ее в первый раз в палаточном городке. Хорошенькая девушка в хорошеньком платье, беременная и наивная, отчаянно нуждающаяся в безопасности. Надеюсь, она найдет ее в Тампе.
Последнюю девушку обыскали, прежде чем пропустить внутрь. Я увидела, как по просьбе охранника она сняла туфли и вытянула руки в стороны, пока он ее обыскивал. Охранник проверил ее сумочку, но не заглянул в туфли.
Как можно незаметнее я наклонилась, сняла туфли и сунула нож в носок одной туфельки, после чего понесла их к двери, держа за тонкие каблуки.
Около двери солдат с пухлыми щеками и двойным подбородком ухмыльнулся мне и провел толстым языком по нижней губе. Я опустила глаза и выставила одно бедро, стараясь выглядеть застенчивой, но была напряженной под блуждающим взглядом охранника. Платье было таким открытым, что я с тем же успехом могла быть голой. Оно едва прикрывало проколы на моем бедре, оставшиеся после того, как я застряла в колючей проволоке около типографии. По крайней мере оно закрывало плечо.
За спиной охранника на стене висели часы. Десять часов тридцать семь минут. Меньше полутора часов до полуночи.
По моему виску скатилась капелька пота. У меня мало времени. Нам не выбраться отсюда.
Я должна попытаться.
Охранник встал и провел тяжелыми ладонями по моим плечам, по спине, животу, задерживаясь в определенных местах, отчего у меня сжимались мышцы и сосало под ложечкой. Я старалась не смотреть на туфли, которые поставила на землю радом с собой, даже когда он раздвинул пальцы у меня на ногах.
– Хорошо. Никаких иголок, – крякнул он. – Надеюсь, никаких лезвий в лифе?
Он провел по моим волосам, на секунду задержав взгляд на отметине на моей щеке.
Удовлетворившись увиденным, он открыл металлический ящик, стоявший на возвышении рядом с ним, а я заставила себя накрасить губы, вспомнив, как это делала мама, когда я была маленькой. У меня дрожали руки. Надеюсь, я попала куда надо.
– Два сейчас, и два по окончании ночи. При условии, что хорошо поработаешь.
Он вручил мне две бумажки – продуктовые талоны – которые я сунула в сумочку.
– Так и будет, – пообещала я, и, дождавшись, когда он отвернется, вернула нож в сумочку и надела туфли.
Я шла за толпой, пока не увидела группу вошедших девушек. Они не обращали внимания на мужчин в коридоре, сосредоточившись на чем-то другом. Я понаблюдала за их походкой и попробовала покачивать бедрами, как они. Положила одну руку на талию и выпятила грудь. Несмотря на все мои усилия выглядеть уверенно, мои щиколотки не переставая дрожали в этих глупых туфлях на высоких каблуках. Я поторопилась догнать группу и присоединиться к остальным девушкам, пока солдаты выкрикивали просьбы дать им шанс.
– Мы идем на праздник? – шепотом спросила я у худенькой девушки с короткими черными волосами. Ее взгляд метался по коридору, не останавливаясь на мне.
– Первый раз? – догадалась она.
Я постаралась улыбнуться.
– Небольшой совет. – Она понизила голос. – Офицеры дают хорошие чаевые, но считают, что за это могут делать все, что захотят.
Я удостоверилась, что нож все еще у меня в сумочке.
Девушка впереди крикнула что-то легкомысленное и захлопала в ладоши, скоро к ней присоединились и остальные. Мое сердце забилось быстрее, в такт с их аплодисментами. Нас пропустили через двойные двери, которые выходили в большой внутренний двор, освещенный лампами дневного света.
Пока мы шли к центру двора, меня толкали и пихали, так что я держалась за девушку рядом, чтобы не упасть. Вокруг нас толпилось столько солдат, сколько я никогда не видела в одном месте, даже больше, чем людей на Площади в Ноксвилле. Чем ближе мы подходили к центру двора, тем теснее они стояли и громче кричали. Когда толпа издала рев, я подняла глаза. Со всех сторон нас окружала база Шарлотта, поднимаясь как минимум на десять этажей.
Каждый этаж заканчивался огороженным пандусом, как на многоуровневой стоянке, что позволяло зрителям смотреть во двор. Солдаты стояли вдоль перил, таращась вниз и обрушивая на двор веселые выкрики. Против воли я испугалась их количества – тысячи, а может, и больше. Все солдаты, которых смогли предоставить районы, находились здесь, чтобы отпраздновать победу ФБР.
Именно сюда ударят Три.
Наконец мы дошли до центра двора, где стоявшие в несколько рядов стулья окружали квадратную клетку из металлической сетки. Два солдата вытаскивали из ворот клетки безвольное мужское тело, а сидевшие поблизости звали девушек составить им компанию. На возвышающемся справа помосте стоял стол, за которым сидел Вождь Реформации. По бокам от него сидели двое солдат – такие же мужчины, как он, в возрасте, со звездами на мундирах. Оцепление из стоявших плечо к плечу охранников создавало между толпой и столом дистанцию в десять футов.
Несколько офицеров показали на меня пальцами, и я немедленно опустила голову, испугавшись, что меня разоблачат.
– Отправьте девушек сюда, – приказал Вождь. – И наполните бокалы!
Он стукнул стаканом по деревянному столу, а сидевшие рядом с ним рассмеялись. Праздник уже начался.
Несколько самых смелых девушек протолкнулись вперед и после обыска поднялись по ступенькам на помост. Большинство девушек попятились и разбрелись между тремя рядами солдат, сидящих на стульях вокруг клетки.
На противоположной стороне заключенных, чьи лица скрывались под черными полотняными мешками, заставили остановиться. Все еще скованные вместе, они сбились на зацементированной площадке перед воротами в клетку. Солдаты на верхних этажах засвистели и стали выкрикивать оскорбления – полная ненависти мелодия, от которой у меня в ушах зазвенело.
В центр арены вытолкнули двух мужчин. Бежевая тюремная форма уже прилипла к их бокам от пота. Сидевшие на стульях солдаты встали, чтобы полюбоваться представлением, и я попыталась протиснуться ближе.
– Предатели! – закричал какой-то мужчина рядом.
– Собаки! – крикнул другой.
Сквозь звук пробилось шипение микрофона, а затем зловещий голос Вождя, усиленный установленными по углам двора колонками, наполнил ночной воздух.
– Мои собратья-солдаты, неделю назад эти двое носили ту же форму, что и вы.
Толпа обрушила новые оскорбления.
– Они присягнули на верность Реформации. Президенту. Всему, что мы так усердно защищаем.
Оглушительный рев солдат отдавался у меня в груди.
– Они предали нас. Всех нас. Без реформации они всего лишь животные. Неорганизованные, не имеющие высшей цели, готовые укусить руку, которая их кормит. Если не будет порядка, они обернутся против себе подобных и разорвут друг друга на части.
Двое солдат одновременно сорвали с заключенных мешки. Они заморгали от яркого света над головой и попытались сориентироваться, когда с них сняли наручники.
У одного была темная кожа, у другого – белая. Я застыла.
– Бей! – скандировала толпа. – Бей! Бей! Бей!
В памяти всплыли рассказы, которые я слышала о боях Чейза в Чикаго. Меня снова охватило отвращение при мысли о том, что его заставляли драться ради развлечения других. Оглянувшись по сторонам, я испытала жалость, ясную и горькую. Насилие и жестокость, чтобы научить подчинению и навязать мораль, – именно так действовала МН.
Сначала Марко и Поло встали спиной к спине, словно приготовившись сражаться с чем угодно. «Мне так жаль», – подумала я. Жаль, что они оказались здесь, что их схватили, что я вообще подумала о том, чтобы подделать Статут. Они сделали свой выбор задолго до меня, но я все равно чувствовала себя виноватой в этом.