Повстанцы заняли клинику. Мужчины и женщины, которых я видела в Стойкости, охраняли периметр, а заключенные стояли на страже внутри. Такер рассказал мне, что персонал лечит раненых офицеров МН, которых Три возьмет в плен и использует в качестве заложников. Он оставался рядом, сменил свою форму на халат, а куртку выбросил в мусор. Я думала, что он сбежит, но он этого не сделал.
Девитт пока не появлялся. Уоллис тоже. Я не надеялась на то, что они выжили.
Я смотрела на спящего Чейза, размеренный писк мониторов отмечал его сердцебиение. Одним ухом я прислушивалась к происходящему в коридоре и, когда мимо нашей палаты протопали шаги, на цыпочках подкралась к приоткрытой двери. Четверо повстанцев, включая врача, оперировавшего Чейза, собрались вокруг старого черного радиоприемника перед окном, за которым только начинало вставать солнце.
Я не стала высовываться и была готова отключить Чейза от аппаратуры, если придется.
«Слухи о крупных взрывах на базе в Чикаго подтвердились, – сообщал знакомый голос женщины, которой нравилось вещать. – Взрывы, раздавшиеся сразу после полуночи, первоначально были названы случайными – возгораниями на складе боеприпасов. Но скоро тюрьма и реабилитационная больница тоже доложили о взрывах, что навело наши источники на мысли, что в действительности это дело рук мятежников. Базу захватили люди, несущие в руках что-то, по виду похожее на Статут о Морали. Говорят, то же самое происходило на базе ФБР в Ноксвилле, Теннеси, которая пала меньше, чем за час».
Открыв рот, я прислонилась спиной к стене. Гражданские занимают базы. Со Статутами в руках. Моя история достигла людей вовремя.
Мне вспомнились слова Джесса, которые он сказал в Стойкости: «Когда правительство разрушает страну, люди имеют право его сменить или распустить». Может, в этих Статутах и стояло мое имя, но именно люди решились действовать. Революция началась, и я наконец-то впервые почувствовала, что мое участие в этом закончилось.
«После нападений бывший президент Мэтью Старк и члены его администрации опубликовали заявление, призывающее действующих политических руководителей отказаться от власти и, в соответствии с законами, вернуть ее народу. Он потребовал, чтобы официальные власти объяснили свою позицию по поводу Проекта по стиранию, правительственного протокола, призванного снизить неподчинение путем казней невиновных граждан, взятых под стражу за нарушение Статута. Президент Скарборо еще не прокомментировал эти обвинения или недавно появившиеся заявления о том, что покойный Вождь Реформации, канцлер Рейнхардт, во время Войны давал повстанцам взятки за совершение террористических актов. Старк призвал граждан в это опасное время проявить терпение и терпимость до тех пор, пока не установится мир. Мы еще вернемся к этим новостям, как только узнаем подробности. С вами была Фэй Браун».
Я представила себе тонкую женщину с короткими вьющимися волосами и подумала: где же она сейчас? Надеюсь, она не собирается использовать свое настоящее имя на публике. Из-за такого и убить могут.
Я прокралась обратно в палату и подтащила стул поближе к кровати Чейза. Я осторожно переплела свои пальцы с его. Слишком холодные. Обычно он был как печка, но с тех пор, как мы приехали, никак не мог согреться. Я подтянула одеяло повыше, закрыв повязки, и поцеловала его в плечо, стараясь не слишком давить на грудь.
Такер грыз ноготь на большом пальце руки и пялился на свои ботинки.
– Я никогда не сдавал своему командованию те посты, – тихо сказал он. – Я выдал Ноксвилль и Чикаго. Я рассказал им, где искать снайпера, а потом сказал вам, что она умерла. Я даже выдал им убежище, когда мы были в Гринвилле. Но после бомбежки тоннелей я перестал. Они все равно посчитали, что я погиб.
Он почесал свои короткие волосы и опустил их на лоб, а я подумала о том, в каком смятении он был, когда мы пережили бомбы в Чикаго. Наверное, он никогда не думал, что МН разрушит тоннели, пока он будет внутри.
– Я думал, что должен. Думал... не знаю... что поступаю правильно.
Я фыркнула.
– Правильно, – произнесла я, слушая пульс Чейза на мониторе. – Напомни-ка, как это?
Наше внимание привлекли громкие голоса в коридоре, но через несколько секунд они затихли.
– Что будет с тобой теперь? – спросила я Такера.
Он уронил руки на колени.
– Не знаю.
Я внимательно смотрела на него. Это был совсем не тот парень, которого я впервые встретила около своего дома во время маминого ареста. Кажется, это случилось много лет назад. Он даже выглядел по-другому. Зеленые глаза были не такими пронзительными, как раньше, и он сутулился, словно больше не мог держать спину ровно. Он был избит, потерян и сам по себе. Но несмотря на это, он казался настоящим, более настоящим, чем когда-либо.
Не знаю, кем мы стали друг для друга, но меня это больше не пугало.
– Добро пожаловать на другую сторону, – сказала я.
Он посмотрел на меня поверх тела Чейза и слабо улыбнулся. Не задумываясь, я улыбнулась в ответ.
Полиэтилен, покрывавший подушку Чейза, зашуршал. Чейз длинно и глубоко вдохнул, моргнул и повернулся ко мне. Несколько мучительных секунд я ждала, пока пройдет его замешательство. Мне так много надо было сказать ему: про Джесса, про то, что я только что услышала по радио, – но мы поговорим об этом потом. Впервые за долгое время "потом" было реальным для нас.
Его пальцы, все еще сплетенные с моими, поднялись к моей щеке, за ними потянулась трубка от капельницы.
– Добро пожаловать обратно, – сказала я. – Мы в клинике. Я приведу врача.
Такер вскочил.
– Я схожу.
Он провел руками по бокам, словно не зная, куда их деть, потом повернулся и вышел из палаты. Его пистолет остался лежать на оранжевом стуле.
– Похоже, мы выбрались, – сказал Чейз надтреснутым голосом и облизал засохшие губы. – Все мы.
Когда он заговорил, у меня сжалось сердце, и единственным, что я сумела ответить, было тихое «да».
Чейз опустил руку к моей шее, туда, где воротник рубашки не прикрывал белый уголок, торчавший из-под V-образного выреза. Жар его ладони проник под повязку, и я задержала ее там, близко к сердцу.
– Откуда у тебя шрамы? – спросил он.
Слезы подступили, словно теплый дождик. Сначала тихие, они увлажнили мое лицо и прочертили дорожки до подбородка, чтобы наконец упасть на казенную рубаху. А потом полились сильнее, пропитав внутренности, смешав все воспоминания в один омут боли, чтобы в итоге смыть все прочь.
Чейз притянул меня ближе, и я свернулась на кровати рядом с ним, стараясь не прикасаться к его ранам. Он гладил меня по волосам и целовал в лоб, а я пообещала себе, что больше ничто и никогда не встанет между нами.
В следующую секунду я услышала выстрел.
Я соскочила с кровати и инстинктивно упала на пол. Позади меня Чейз пытался подняться. Монитор запищал быстрее, догоняя мой собственный рваный пульс. В коридоре началась суета, я схватила пистолет Такера и прижалась спиной к стене рядом с дверью. В ушах звенело, когда я заглянула за угол.
Сначала мне показалось, что Такер опирается спиной на стену, уронив голову вперед, как будто все еще клюет носом, и на короткий миг я подумала, что шум мне просто послышался. Но потом сложенные на груди руки Такера опустились, и я увидела на его ладонях темно-красные следы.
Я подбежала к нему и, проследив за его потрясенным взглядом, увидела стоявшего в коридоре Уоллиса, за спиной которого толпились мужчины и женщины. Они смотрели на Уоллиса, будто ожидая приказов.
Такера качнуло вперед, и костяшки его пальцев побелели, когда он схватился за металлический поручень на стене позади себя. Я схватила его в ту секунду, когда он соскользнул на пол, и ткань его халата порвалась у меня в кулаках.
Уоллис подошел к нам.
– Мне следовало послушать тебя с самого начала, – сказал он мне. – Ты говорила, что он нас сдаст. Я не послушал.
Его голос казался незнакомым, отсутствующим, словно из него высосали всю жизнь.