Пока Кмитич, Вяселка и Михал, не сходя с коней, наблюдали за солдатами, двое финнов вывели из топи красивую молодую девушку, с растрепанными длинными волосами медового цвета, наряд и манеры которой говорили, что это знатная паненка — не то польская, не то из местных русинских шляхтичей. Видимо, девушка пряталась в кустах, но ее быстро нашли. Едва выбравшись на тропку из топи, один из солдат, не по-северному темноволосый и коренастый, со злыми карими слегка раскосыми глазами, принялся срывать с юной паненки одежду, так что шляхенка вмиг осталась в белой фланелевой юбке и корсаже с серебряными петлями. При виде серебра финн немедля сорвал и корсаж, прельстившись тонкостью фланели, а затем, неясно для каких целей, вздумал стащить и саму юбку. Девушка отчаянно отбивалась, плакала и выкрикивала на ломаном немецком:
— Нихт! Битте! Нихт!
Ее крики и привлекли внимание Кмитича с Михалом. Они оглянулись. Увидела их и молодая паненка. Узнав в знатных кавалеристах своих, она тут же закричала в их сторону уже по-польски:
— Помочь! Помочь! Хронь мнье, проше!
Молодая полька протягивала руки, глядя своими огромными полными слез очами именно на Кмитича.
— Вад йэр ду[10]? — обратился возмущенный Кмитич к коренастому солдату, но тот не реагировал. Памятуя, что эти финны не понимают либо делают вид, что не понимают по-шведски, Кмитич перешел на немецкий:
— Ду фермаль! — вновь крикнул он солдату. — А ну оставь ее сейчас же! Не то спущусь с коня и продырявлю тебе башку!
Но финн не реагировал и на немецкий язык. На латынь он также не отзывался. Так и не дождавшись ответа со стороны солдата, продолжавшего, не обращая внимания на слезы девушки, раздевать ее, Кмитич соскочил на землю и приблизился к финну.
— Вам что, не хватает уже награбленного? Вы еще унижаете эту знатную особу! Как вам не стыдно! Вы же солдаты короля, а не разбойники! — стал укорять наглеца Кмитич как мог по-немецки. — Вам стоит вспомнить о давших вам жизнь матерях и о том, что открывать наготу женщины недостойно христианина и человека!
Увы, и эти слова были напрасны. Финны, похоже, плевать хотели и на честь солдата, и на честь молодой паненки, и на христианскую добродетель. Товарищ коренастого финна, высокий и рыжий, лишь тупо улыбался.
В этот момент юная полька поняла, что пришла надежная помощь, и, схватив Кмитича за рукав, спряталась за его спиной, вся дрожа и испуганно лопоча:
— Матка Боска, Матка Боска! Хронь мнье!
Коренастый финн попытался вытащить девушку из-за спины Кмитича. Похоже, богатый расшитый золотыми галунами мундир полковника ничуть не смущал этих наглецов. Однако Кмитич не дал солдату схватить паненку и как можно мягче отстранил его руку. Драться с этой солдатней не было никакого желания: их было явно больше — почти тридцать человек. Но нахальный солдат вновь дернулся, чтобы схватить девушку. Кмитич оттолкнул его руку уже порезче. Тот что-то прорычал на своем непонятном наречии и сильно толкнул Кмитича в его широкую грудь. Слуцкий князь пошатнулся, едва устояв на ногах.
— Эй, Самуль, осторожней! Не связывайся с ними! — крикнул Михал. Он, впрочем, также спрыгнул с коня и стал приближаться к Кмитичу, чтобы помочь увести девушку от этой свалки.
В этот самый миг финн второй раз попытался заехать Кмитичу уже в лицо кулаком, но оршанский полковник перехватил его руку своей левой, выкрутил так, что та затрещала, финн взвыл, стиснув зубы, а правой рукой Кмитич, молниеносно выхватив саблю, наотмашь рубанул негодяя по голове плоской стороной лезвия. Финн пошатнулся, и по его смуглому лицу из-под низенькой шляпы, все еще сидевшей на голове, поползла кровавая змейка. Что-то прохрипев на своем языке, солдат со стоном рухнул на землю, оглушенный ударом мастера сабельного боя. Рыжий финн испуганно отпрянул, выхватывая шпагу. Тотчас к Кмитичу бросилось человек десять, обрушивая на него удары своих клинков. Кмитич, мастерски орудуя саблей, отбивал все удары… но солдат было слишком много, и вот один из нападавших выпадом вперед достал голову полковника колющим выпадом в правую бровь. Однако плохо заточенная сабля этого горе-вояки не оставила даже пореза на лбу литвинского князя — лишь ссадину.
— Ах вы черти безрогие! — кажется, только сейчас Кмитич по-настоящему разозлился.
Михал, выхватив шпагу, уже стоял бок о бок с Кмитичем. С коня соскочил и также встал рядом с друзьями Вяселка, весело крича:
— А ну, холера ясна, лопари безмозглые, не приближаться!
Финны быстро окружили троицу. Их озлобленные лица выкрикивали непонятные слова.
— Стреляйте, полковник! Зовите казаков! — крикнул Вяселка, и только тут Кмитич понял, что они оставили пистолеты в седельных кобурах своих коней, подход к которым уже перекрыли взбешенные ратники в темно-оранжевых казаках. Правда, узкое место мешало этой солдатне развернуться, что было на руку Кмитичу и его маленькому отряду. Кмитич, Михал и Вяселка, прижавшись спинами друг к другу, уверенно встали в круг, выставив свои клинки на уровне лиц озлобленных солдат, которых было человек пятнадцать, не меньше. Осмелевшие из-за своего численного преимущества, они уже совсем было собрались наброситься на троицу, но Кмитич их опередил. Вычерчивая в воздухе своей карабелой перекрестья и эллипсы, он ринулся первым, орудуя саблей так быстро и ловко, что глаза Вяселки округлились до размеров литвинского талера.