— Наконец-то! — вздохнул Герберштейн…
Тем не менее за пограничным пунктом мертвый пейзаж тянулся еще примерно на сотню верст. И только ближе к трассе на Смоленск неухоженная дорога выровнялась, а по ее краям появились литвинские хатки — вполне ухоженные крестьянские домишки с ровненькими заборами и белыми облаками цветущих яблонь. Был май, и уже вовсю щебетали вернувшиеся с юга скворцы. В отличие от перелетных птиц, литвины осторожно возвращались в свои брошенные дома, разгребали пепелища, хоронили останки все еще не погребенных своих и чужих, строили новые хаты да мосты, что почти все погорели… Кое-кто предпочел полусожженной родной Спадчине более сытую и безопасную Польшу или Пруссию.
Оршанский князь Самуэль Кмитич, найдя родной город опустевшим более чем наполовину, издал распоряжение, разрешающее крестьянам, переехавшим в Оршу, пожизненно считаться городскими мещанами. Засучив рукава, полковник принялся отстраивать разгромленный город и сгоревшие соседние Бабиничи, где он когда-то родился и куда также пришлось зазывать крестьян и хуторян. Да и инспектировать дела по восстановлению не менее родного для него Менска, города, обороняя который, едва не погиб…
Целый год после ушедшего в отставку Яна Казимира в Речи Посполитой не было короля, но в феврале 1669 года трон был занят вовсе не Яном Собесским, и даже не Филиппом Вильхельмом Нейбургским, которого император выдвигал соискателем короны, но мало кому известным и, главное, ничем не знаменитым Михалом Корибутом Вишневецким, ставшим ныне «Михаилом Первым, Божьей милостью королем Польши, великим князем Литовским, Русским, Прусским, Мазовецким, Самогитским, Киевским, Волынским, Подляшским, Подольским, Ливонским, Смоленским, Сиверским и Черниговским», пусть ни Киев, ни Чернигов, ни Смоленск Речи Посполитой уже не принадлежали. Царь, невзирая на договор, так и не увел свои войска из Киева.
Секретный план Радзивиллов отделиться от Польши и заиметь собственного Великого князя либо ограничиться одним лишь сеймом с треском рушился. «Переходного короля» из Вишневецкого уж точно не получилось бы — так считал Богуслав, несмотря на то, что сам Вишневецкий публично всегда восхищался Слуцким князем и даже копировал его внешность, нося тонкие тщательно подстриженные усики и огромный модный парик… Михал Радзивилл с Собесским и главой католической церкви страны архиепископом Миколаем Празмовским настаивали на вынесении сенаторами протеста избранию Вишневецкого. Но неожиданно встрял скандальный Михал Пац, которому все еще не давала покоя польная булава Михала Радзивилла. Несвижский ординат, и без того расстроенный из-за неудачи Собесского, был настолько возмущен поведением Паца и его неуместными разборками по поводу гетманской булавы, что бросился на Паца со шпагой. Собесский бросился на выручку Михалу. Два гетмана сцепились, и их насилу удалось разнять. Чудом никого не ранило…
— Черт! — цедил Михал, когда Собесский, успокаивая, оттаскивал друга в сторону. — Теперь нам, Янка, обоим не поздоровится. Прощай, моя булава…
Тем не менее новоиспеченный король оставил за Михалом польную булаву, как и должность подканцлера. Этот королевский жест даже чуть-чуть смягчил бурный протест Михала против Вишневецкого.
— Михал Корибут все-таки русский человек! Он должен повернуть свое лицо и мысли к нам! — с надеждой в голосе говорил Богуславу Михал. — Ведь по отцовской линии Михал — потомок знаменитого основателя Запорожской Сечи Дмитрия Байды-Вишневецкого и родной сестры митрополита Киевского Петра Могилы!
Но кузен Несвижского ордината лишь успокаивающе хлопал младшего родственника по плечу:
— Успокойся, братко Михась. Этот русин уже повернул свое лицо куда ему надо и везде громогласно объявляет себя sine omni intermissioni[1] именно поляком, кичась парочкой польских великосветских родственников. Он не даст разорвать Люблинскую унию. И ему двадцать девять лет всего. Скоро не уйдет. Так что наш план тает в дымке неизвестности. К тому же припомни, в каких напряженных отношениях ваши семьи!
Михал опустил голову. В самом деле. Из-за разбитой женитьбы отца Михала на Евгении Вишневецкой, вдовьей Тышкевич, отцы Михала Корибута и Михала Казимира разругались вусмерть. И эта вражда передалась семьям по наследству: вроде и ссор нет, но и дружбы нет тоже.