Он продолжал хмуриться; мысли его были уже далеко; ничто в его поведении не говорило, что он, хотя бы смутно, помнил о происшедшем; когда она отступила к двери, он посмотрел ей прямо в лицо, и взгляд его задержался на ее губах.
Внутри у Сары все так трепетало, что она удивлялась, как он этого не замечает.
Открыв дверь, она поспешно вышла. Внизу, в кухне, Робби ел овсянку. Рот у него был в молоке, он поднял голову, взглянул на Сару и широко улыбнулся.
Сара стояла спиной к двери, когда через полчаса Грей вошел в кухню. Она сразу же насторожилась, не в состоянии повернуться к нему. Вспомнил он что‑нибудь или так крепко спал, что ничего не сознавал?
Услышав, как он открыл холодильник, она с трудом повернулась. Сердце ее дрожало: он был таким чужим, таким далеким, и, видя его сейчас в темном строгом костюме, невозможно было поверить, что он… Она перевела дух, напомнив себе, что целовал и ласкал он вовсе не ее.
Он взял из холодильника апельсиновый сок.
— У нас остался праздничный пирог, Сара? — спросил Роберт.
Сара знала, что Грей наблюдает за ней, она не смотрела на него, ощущая, что лицо и шея ее залились краской.
Закончив завтрак. Грей взял кейс и направился к двери, приостановившись, чтобы резко сказать:
— На минутку, Сара!
Едва дыша, она вышла за ним в холл. Значит, он все‑таки вспомнил и теперь хочет узнать, почему она его не остановила, почему не разбудила, почему…
— Думаю, Робби лучше не есть пирог, — сказал он. — Наверное, это послужило причиной его ночных кошмаров, из‑за которых мы оба не спали.
Сара пристально смотрела на него, а он продолжал с укором:
— Мне казалось, у вас достаточно здравого смысла, чтобы не кормить его подобной едой, в ней столько сахара и жира!
— Он приготовлен по рецепту, в котором почти нет сахара и жира, — ответила Сара.
Да как он смеет намекать на то, что это она виновата в ночных кошмарах Робби? Она уже хотела сказать ему, что, если его так беспокоят дурные сны Робби, лучше искать причину в себе, а не в ее стряпне. Но она так растерялась, что просто не могла найти слов для отпора.
Он отвернулся, и она закусила от досады губу, забыв о ранке. Боль была так сильна, что она невольно вскрикнула; он остановился и посмотрел на нее, бросив взгляд на ее распухшую губу. Она смущенно вспыхнула.
— На вашем месте я бы посоветовал вашему приятелю быть в следующий раз поосторожнее, — сказал он брезгливо, открывая дверь.
Дрожащим от гнева голосом Сара вскрикнула:
— У меня нет приятеля, и, к вашему сведению… — Она замолчала, сообразив, что чуть не проговорилась.
— Что — к моему сведению? — спросил Грей.
Он снова посмотрел на нее, и Сара испугалась. Она крепко сжала дрожащие губы и отвернулась. Ее трясло от страха; машинально она дотронулась до губ кончиком языка, как бы ощупывая их, и он понял, что к таким свидетельствам мужской страсти она не привыкла.
Грей застыл: глубоко скрытая боль, которую он ощутил, проснувшись, вспыхнула с новой силой. Давно уже он не испытывал такого непреодолимого желания.
В последние месяцы брака его сексуальные желания сошли на нет, у него даже не возникало мысли отомстить жене за неверность и предательство, меняя женщин как перчатки. Правда, у него случались связи, но в основном это был союз умов, а не тел.
И для него было большой неожиданностью, что он еще способен испытывать такое глубокое физическое влечение, и что еще хуже — влечение к женщине, от которой он намеренно держался на расстоянии.
И только позже, по дороге на фабрику, он задал себе вопрос: почему у него с первой их встречи возникла уверенность, что именно она та женщина, против которой ему придется возводить баррикады; именно она сможет пробить броню, в которую были закованы все его чувства и желания?
Он проклинал себя за то, что пригласил ее на работу, но иного выхода у него не было: нужно было позаботиться о Робби. Робби — его дитя, его сын… Робби, который его боялся благодаря стараниям матери. Но прошлой ночью, испуганный дурным сном, мальчик позвал его, прижался к нему теплым своим тельцем, и его затопила такая горячая волна любви, отчаяния и боли! Любви к ребенку, который был частью его самого; отчаяния, что столько лет они прожили в разлуке; боли, которой были окрашены их нынешние отношения.
Он не мог понять, что же с ним происходит. Он вырвал с корнем все чувства, внушая себе: куда безопаснее не чувствовать, не любить, — и вдруг оказался беззащитным, броня лежала у его ног, а он был наг и изранен…
Грей перевел дух, стараясь успокоиться, вздрогнул при воспоминании о том, что пережил, разглядывая припухшие Сарины губы. Он ревновал ее к тому, кто имел право целовать ее с такой страстью и такой силой, и не замечал — или не желал замечать, — что причиняет ей боль.
Она сказала, что у нее нет приятеля, вспомнил он. Но ведь кто‑то ее целовал. Боже мой, если закрыть глаза, то можно ощутить мягкость ее губ, услышать стоны восторга; прикоснуться к груди, почувствовать, как начинает дрожать ее тело в ответ на его ласку…
Он выругался, когда радом просигналила машина, и увидел, что зажегся зеленый свет, а он сидит, уставившись в пространство.
Хватит! Это надо прекратить. В его жизни ничему подобному не было места, и это очень опасно.
Когда‑то он верил, что любит и любим. Но он ошибся и больше в эту западню не попадется никогда.
Никогда.
ГЛАВА 7
Грей озадачивал Сару, она это признавала. Он был весь соткан из противоречий: то он пытается быть заботливым отцом, а в следующий миг отшатывается от мальчика как бы в испуге.
Но ведь не боялся же он Робби! Может, он просто боялся его полюбить?
Нахмурившись, Сара задумалась. Прошло две недели с того утра, когда она застала Грея спящим в кровати Робби, когда он, не просыпаясь, целовал ее.
Нет‑нет, об этом даже вспоминать не надо, много раз говорила она себе, вокруг случившегося надо воздвигнуть надежный заслон и никогда не ворошить прошлого. Если же она позволит воспоминаниям взять верх…
Она содрогнулась.
С Греем у нее нет будущего, нет никакой надежды, что он ответит взаимностью на ее любовь. Он относился к ней со спокойной вежливостью, за которой скрывалась неприязнь. Она чувствовала, как ему неприятно ее присутствие в доме, видела, как он на нее смотрит, когда Робби к ней ласкается, как ему неприятна все возрастающая любовь мальчика к ней.
Сару это тоже беспокоило, хотя, как ей казалось, по совершенно другим причинам. Робби — легкоранимый мальчик. Она старалась расширить его кругозор, познакомить с другими детьми, и в некоторой степени ей это удалось, но он все еще испуганно жался к ней, как бы боясь, что она может исчезнуть.
Но это была естественная реакция на пережитую Робби травму, и необходимо, чтобы в его жизни появился человек, которому он отдал бы свою любовь, на которого мог бы рассчитывать постоянно, а не временно.
К счастью, Робби постепенно стал привыкать к отцу благодаря Сариным настойчивым усилиям доказать мальчику, что Грей ему друг. Да и Грей стал мягче и внимательнее; постепенно между ними возникала более тесная связь, однако временами Грей, играя с Робби или лаская его, вдруг отстранялся и как бы деревенел от напряжения. Казалось, он боялся проявить любовь к сыну. Но как же это объяснить? Какой мужчина боится полюбить собственного ребенка? Тот, у кого однажды уже отняли сына и кто, вопреки логике, боится, как бы все это не повторилось? Тот, кто на собственном опыте убедился, сколь тесно связаны между собой любовь и страдание, и не может отделить их друг от Друга?
Саре очень хотелось вызвать Грея на разговор и доказать ему, что сдержанностью он обижает Робби, вынуждает мальчика не доверять своим естественным порывам, желанию открыть отцу свое сердце. Но, даже будь Грей менее неприступен, вряд ли она смогла бы в таком разговоре скрыть свои собственные чувства.
И вообще Сара мучилась сомнениями, подходящий ли она человек в данной ситуации. Однажды она попыталась очень робко высказаться на этот счет, но Грей тотчас же рассердился, недовольно поджав губы, и обвинил ее в том, что она хочет нарушить обещание, данное при подписании контракта. Она вынуждена была отступить, сознавая, что ей не удастся убедить его.