Из Жаложниц князь Константин, не теряя времени, отвез самозванца в Самбор. Там провели новые «смотрины», о которых Мнишек рассказал следующее: «В Самборе некоторый слуга господина воеводы (Юрия Мнишека. — Р.С.), который под Псковом пойман был и, несколько лет находясь в Москве в неволе, знал его (царевича Дмитрия. — Р.С.) еще в детстве и признал его (самозванца. — Р.С.) за того же».
При Шуйском произошло любопытное объяснение между царскими и королевскими послами. Изложив причины, побудившие короля поверить самозванцу, польские дипломаты отметили: «И для таковых всих мер, а не за свидетельством Петровского и двух чернцов (!) и хлопца пана воеводиного (Мнишека. — Р. С.) яко есте написали, склонившись веру дать тому» («Дмитрию». — Р.С.).
Несколько иначе очертил круг свидетелей старец Варлаам. Князя угличского, по его словам, узнали «пять братов Хрыпуновых, да Истомин человек Михнева Петрушка („Петровский“. — Р.С.), да Ивашко, что вож, да мужики посадцкие киевляне». Братья Хрипуновы покинули Россию в 1603 г. Их измена и бегство не имели никакого отношения к самозванческой интриге. В Литве они были приняты на королевскую службу. После появления самозванца в Кракове Хрипуновы оказали услугу Сигизмунду III, «вызнав» в Отрепьеве царевича. По понятным причинам Варлаам не назвал в числе главных свидетелей «двух чернецов», каковыми были он сам и старец Мисаил. Показания двух бродячих монахов, двух холопов и нескольких изменников-дворян были двусмысленными и зыбкими. Но сторонники войны с Россией готовы были принять на веру любые свидетельства.
Юрий Мнишек пользовался дурной репутацией. Он снискал расположение слабого короля Сигизмунда II Августа, оказывая ему самые разные, подчас сомнительные, услуги. После смерти короля из дворца исчезли все его драгоценности. Ораторы сейма открыто обвинили в грабеже Юрия Мнишека. Последнему с трудом удалось избежать судебного разбирательства.
В сенате пан Юрий занимал самое высокое положение. По свидетельству Посольского приказа, Мнишек «в коруне Польской пан-рада большой… четвертой человек». Сенатор носил титулы воеводы сандомирского и старосты львовского и самборского. Под его управлением находились доходные королевские имения в Червонной Руси.
Однако Мнишек распоряжался королевскими доходами столь плохо, а его страсть к роскоши и расточительству была столь велика, что к концу жизни он совершенно запутался в своих финансовых делах и оказался на грани полного разорения. Постоянные задержки с уплатой сборов в казну привели к тому, что в 1603 г. королевские чиновники явились в Сам-бор, угрожая наложить арест на имущество Мнишека. Воеводе пришлось спешно продать одно из своих имений, чтобы уплатить неотложные долги. Но поправить дела ему не удалось, и Мнишек обратился со слезным прошением к Сигизмунду III, умоляя позволить ему на год задержать выплату королевских доходов с Самбора.
Современники утверждали, что разорившийся магнат оказал покровительство самозванцу из меркантильных побуждений, «ослепленный корыстолюбием и гордостью». Зная замыслы короля, Мнишек надеялся вернуть себе его милость и тем самым разрешить вопрос о недоимках и долгах.
Сенатор спешил взять интригу в свои руки. Он не только принял Отрепьева с царскими почестями, но и решил породниться с ним. Поощряемый Мнишеком, самозванец сделал предложение его дочери Марине. Отец встретил новость благосклонно, но объявил, что даст ответ после того, как «царевич» будет принят королем в Кракове.
Сватовство дало Мнишеку благовидный повод для обращения Отрепьева в свою веру. Будучи ревностным католиком, воевода не желал иметь православного зятя. Находившиеся в Самборе бернардинцы пришли ему на помощь. Отрепьеву волей-неволей пришлось участвовать в ученых диспутах с ними. Отрепьев защищал православие без всякого воодушевления и, более того, дал понять собеседникам, что за ним дело не станет и вопросы веры могут быть решены к общему удовольствию. В своей рискованной игре Мнишек добился бесспорного успеха. Воспитанник иезуитов, Сигизмунд III был ревностным поборником католической контрреформации. Обещания Мнишека относительно перехода московского «царевича» в католичество усилили интерес короля к интриге.
Признание самозванца означало войну. Но король не мог начать военные действия без совета сенаторов и постановления сейма. К началу марта 1604 г., когда Мнишек привез Отрепьева в Краков, большинство сенаторов четко выразили свое мнение по поводу затеваемой авантюры. Польский канцлер Замойский решительно высказался за необходимость соблюдения мирного договора с Россией. Его мнение разделяли лучшие из польских военачальников (Я. Ходкевич и С. Жолкевский) и многие другие сенаторы. Со всех сторон король получал настойчивые советы немедленно созвать сенат для рассмотрения вопроса. Партия сторонников войны не могла рассчитывать на поддержку в правительстве и сенате, и король прибегнул к методам тайной дипломатии, действуя вразрез с конституцией Речи Посполитой.