Доран качнул головой и поднялся:
— Меня ждет император, а ты пока отдыхай, но не выходи отсюда. Если что-то нужно, зови слуг колокольчиком, — он указал на предмет на столике, — они подойдут к двери, также через дверь скажешь, что тебе нужно.
— А забирать как?
— Они оставят всё у порога и уйдут. Тогда и заберешь. Но если ты передумала идти со мной оживлять ловцов, расскажи, как работают амулеты. Я справлюсь сам, ты можешь отдохнуть.
— Нет! Я пойду с тобой! Но как?.. И вещи…
— Одежда на стуле, переоденешься, если захочешь. О слугах не думай, они никому ничего не расскажут. И я им ничего не говорил, кроме того, что у нас гость. Я зайду за тобой ночью.
Излишняя, болезненная бледность ушла с лица Киоре, и движения ее становились всё увереннее, энергичнее — не соврали колдуны, и правда вылечили ее магией. Обернувшись в последний раз на девушку, Доран ушел.
Вновь, как в доспехи, заковал себя в мундир, взял трость, которая своим весом придавала уверенности. Во дворце всё оставалось по-прежнему: слуги отточено выражали свое пренебрежение, а встречные придворные кланялись, здоровались, но словно ждали новых вестей — вестей о падении герцога в бездну императорской немилости.
«Недолго им осталось ждать», — подумал Доран, шагая по коридору, как обычно мрачному.
Сегодня император встретил его почти мгновенно — Дорана проводили в рабочий кабинет Паоди, и всё ожидание заняло не более десяти минут. Паоди выглядел уставшим. Опустившись в кресло, он замер с пустым взглядом, моргнул несколько раз, потянулся к бумагам, разложенным на столе, пальцем провел по строкам на двух листах и, наконец, вздохнул:
— Доран, как мне понимать твои отчеты? То ты молчишь, расследование топчется на месте без единого признака продвижения, а теперь передо мной кипа бумаг с целым сочинением! Мне, как в лицее, поставить тебе оценки за грамотность и связность изложения? Хотя я неправ, это не сочинение, это уже сказка какая-то! Всё так гладко, всё так ровно… И открылось в одно мгновение! Оказывается, и Корте не предавал нас, а действовал по твоему приказу, и заговор против меня плел Эстерфар вместе с нашим первосвященником, и эти же люди убивали девушек… Только где же первосвященник? Он мертв, остались только письма! Кто его убийца, Доран?
Император гневался. Блестели глаза, а губы сжаты в тонкую белую полоску, у воротника покраснела пятнами шея от гнева.
— Мы не смогли найти, Паоди, — ровно ответил герцог. — К первосвященнику ночью приходила женщина, но ее лица никто не видел. Это мог быть и замаскировавшийся отравитель…
— Давай, расскажи мне еще несколько сказок! — Паоди ударил кулаком по столу. — Ты думал, я не замечу, как ты выгораживаешь этого Корте? И что я не замечу, что всё слишком складно? И что, наконец, происходит у тебя и Оленского?! Почему какая-то девка убила графа?! Мне не жаль Соренора, не подумай, туда ему и дорога! Но! Но, Доран! Опять же — его обвинили в участии в заговоре против меня! И они оба мертвы: и обвинитель, и обвиняемый! Как это называется?!
— Злой рок, — он развел руки в стороны. — Кто мог бы предугадать такое?
Император прищурился.
— Я забыл о еще одной складной сказке — о твоей жене! Я рад, что ее убили, но это убийство — какой-то спектакль! И то, как ты поспешно сжег ее, не устроив церемонии прощания, наводит на странные мысли.
— Ей в голову попала пуля. Церемонии прощания не вынесли бы ее подруги. Жестоко с твоей стороны так говорить о моем несчастье, — ровно заметил Доран, не посмев повысить голос на императора. — Нас с ней благословила судьба.
— Не обманывай меня! Ты не можешь скорбеть по этой баронете-вертихвостке! Я до сих пор не понимаю, как она оказалась в той комнате! Монахи уперлись, и все как один говорят о чуде! Не слишком ли много чудес для одной неприметной девицы?
— Мне нечего сказать тебе больше. Заговор раскрыт, часть преступников мертва, часть — в тюрьме, ждет приговора, а что касается моей жены… Она мне понравилась, и я правда опечален ее смертью. Так что, Паоди, прошу тебя, не жени меня больше.
Император закрыл глаза и сжал руки в кулаки:
— Ты не оставляешь мне выбора, кроме как проглотить твои сказки! Уйди с глаз моих!
Холодный ветер в саду у дворца показался освежающим бризом, и Доран, подставив лицо воздушному потоку, с наслаждением дышал.
Ночью он вернулся домой и, зайдя к Киоре, приказал ей собираться.
— Наконец-то! — фыркнула девушка, откинув книжку, которую мучила весь вечер.
Доран ушел переодеваться к себе, а Киоре надела чуть великоватые брюки и свитер, накинула плащ с глубоким капюшоном. Ботинки, напротив, жали, но в пределах терпимого. Встав, она прошлась по комнате — ни боли, ни скованности в движениях. Небольшая усталость, но к этому легко привыкнуть.