Как всегда, идеален. Сдержан. Холоден. Преступно равнодушен.
— Или ты, твое сиятельство, боишься, что начнешь скучать по мне, как только выйдешь из комнаты? — неловко пошутила Киоре, испытывая странное желание натянуть одеяло на голову, чтобы скрыться от пристального взгляда.
Ее отнюдь не раздевали глазами и тем более не пожирали; туман страсти и сальная поволока им не была знакома! Но пристальный, как будто препарирующий взгляд заставлял бояться собственных мыслей и чувств.
— А может, этого боишься ты?
Киоре вздохнула.
— Да только что поделать? Я — убийца и воровка, ты — потрепанный жизнью глава Тайного сыска. Наше знакомство изначально обречено.
— И по сути нас связывают только случайные встречи, — продолжил Доран. — В другой жизни мы могли самое меньшее стать друзьями.
— В другой жизни, — несмело улыбнулась Киоре, — мы будем совсем иными людьми. А очарователен ты именно в этой.
Доран вскинул брови, но не изменил позы, и взгляд его не стал мягче.
— Что все-таки будешь делать дальше?
Киоре еще раз пожала плечами и ответила, что для начала стоит поправиться до конца, а то что-то странно ломит спину. Доран чопорно согласился. В молчании Киоре исследовала стены спальни, а мужчина все также не сводил с нее взгляда, от которого нестерпимо чесалась переносица. Смешно: они, двое взрослых, независимых и неизвестно каких еще людей, не решались признаться, что будут скучать. И ни один из них не знал, как на болоте из обмана, подлости, случайности и горько-сладкой боли построить будущее.
Может, стоило начать с толики правды?..
— Я не знаю, Доран. Я не надеялась выжить и теперь не знаю, чего желать. Смысл жизни опять потерян.
Кто еще, кроме этого строго человека, выслушает ее и не поднимет на смех?
Это ли доверие?..
— Неужели за всю жизнь ты не нашла того, чем занималась бы с радостью? — Доран опустил руки, да и поза его стала свободнее, как будто стена отчуждения между ними рухнула.
— Представь себе…
Киоре открыла для себя новую бездну: она просто не знала, что такое — жить ради себя. Не выживать, выгрызая право на существование. Не ломать и перекраивать себя в угоду приютившей паучихе. Не мчаться загнанной лошадью ради мести за обожаемого человека. Просто жить.
— Каково это — жить, а, Доран? — герцог нахмурился, дернул уголком рта. — Что надо делать, чтобы жить? Пить кофе каждое утро, вчитываясь в газетные заголовки? Пахать землю? Изобретать дирижабли? Кружить головы мужчинам?
Предположения срывались с губ до того, как их удавалось осмыслить. Некоторые казались абсурдными, другие — правильными. И все, как одно, чужими. Чуждыми ей. Она смотрела на мужчину с надеждой. Он же старше, в конце концов! Он видел совсем другую жизнь! Должен же он знать, что надо делать, чтобы жить!
— Я тоже не знаю… — с горечью признал он. — Но одно ясно: теперь наши пути расходятся.
— Верно. От Нииры не осталось какого-нибудь платья? Эта одежда провоняла подземельем… — она приподняла свитер за плечи и поморщилась.
— Да, в таком виде не стоит идти в город, — кивнул он и вышел, чтобы вернуться с платьем на руках, одним из тех, которые не подходили статусу герцогини.
Он остановился у ее кровати. Где-то снаружи разгорался новый день, а в небольшой комнате еще правила бал магия легкого сумрака, стиравшего границы и условности. Киоре потянула свитер, бросила его за спину, стащила и брюки, оставшись перед мужчиной в одной короткой комбинации. А он? Он следил, жадно следил за каждым ее движением.
Горячие ладони скользнули вдоль тела, поднимая и пересаживая на край постели. Скользнули и по спине — не то в странной ласке, не то потому что Дорану нужна была опора. Покоряясь, Киоре подняла руки, и платье, следом за мужскими ладонями, скользнуло на нее, холодное и неприятное. Лишнее. Обняв за талию, ее подняли легко, как куклу, и все те же руки потянули платье вниз, а потом, огладив бедро, опустили и подол, закрывая ноги.
Не соблазнение. Не вызов. Доран не просил, Киоре не предлагала. Закусив губу, она провела рукой вдоль мужского плеча, запоминая, как он ее, через прикосновение, через ощущение тепла, через биение пульса. Складка на рукаве рубашки. Грубая кожа под воротником. Странная, дикая близость, связала их крепче цепей.
На постель ее опустили бережно, как бесценное сокровище, быстро обули — в те же тесные башмаки. Киоре в это время не удержалась, коснулась волос, жестких, отливавших пеплом, запоминая навсегда такого вот Дорана Хайдрейка.