Кучер изредка подстегивал лошадей и что-то ворчал, а повернувшийся к окну Доран заметил проплывший за окошком огонек свечи.
— Остановите! — приказал он, выбираясь из транспорта.
Огонек на другой стороне дороги замер, приподнялся и стал быстро удаляться — человек убегал, но как-то странно, неуклюже, так что догнать его не составило труда.
— Баронета! Что вы делаете здесь в такое время?
Доран поймал ее за локоть, и капли воска тонкой пленкой распластались на плитке. Девушка в платье, с накинутой на плечи шалью, поднятой на шею, поджала губы и опустила свечу, чтобы тени скрыли выражение лица.
— Как видите, я вняла вашему совету и иду со свечой, — ответила она. — Оставьте меня. Вас ждет экипаж.
Она подбородком указала на карету, возле которой замер кучер, скрестивший на груди руки. Доран не мог поверить, что она ему дерзила, так открыто и так явно!
— Что вы делаете ночью так далеко от дома? — зло и строго спросил он. — Или зря вы с графиней так старались заполучить барона? Одной этой прогулки достаточно для расторжения помолвки!
Она дернулась, как от удара, вырвала руку. Пламя дрогнуло и угасло.
— Я не оставлю вас одну на улице без света!
Девушка его не слушала. Перешла дорогу и заговорила с кучером о спичках. Тот упорно молчал.
— Извинений не будет.
Уставший, злой и голодный Доран не хотел вести светских бесед, он мог только действовать так, как ему казалось правильным, а потому баронета в два счета оказалась схвачена и совершенно невежливо заброшена в карету. Он забрался в нее следом и приказал кучеру трогать, назвав новый адрес.
— А теперь потрудитесь объясниться.
И зачем ему объяснения той, которая не побрезговала дешевыми уловками ради замужества? Однако перед ним сидела серьезная, собранная девушка, вцепившаяся в свечу, как в последнее средство спасения. И она совсем не выглядела охотницей за богатством или же легкомысленной глупышкой.
— Я обязана отчитываться только перед женихом, но никак не перед вами, — холодно заявила она.
— Прекрасно. Тогда я называю адрес, и вскоре мы окажемся у его дома, а не вашего.
Он приподнялся, чтобы постучать, но его руку перехватила подскочившая баронета, толкнула обратно на лавку.
— Не смейте! Моя служанка не вернулась домой, и я разыскиваю ее!
— Ради служанки вы вышли из дома ночью? Вы не боитесь преступников? Или туманных чудовищ?
— Тари единственная моя служанка. К тому же у нее проблемы с памятью.
Доран не знал, что сказать на это безрассудство.
— Вы сейчас же поклянетесь мне, что до рассвета не выйдете из дома. Если же не поклянетесь, то я отвезу вас к барону. Думаю, он не обрадуется, когда его невесту посреди ночи привезет чужой мужчина. Или же он воспользуется шансом избежать навязанного брака.
— Какое вы имеете право говорить о моей помолвке таким тоном?
— По сравнению со слухами я — дивная музыка. Вы должны представлять, в какую западню сами себя загнали.
Свеча в руках переломилась, и ее половина упала, покатилась по полу, подпрыгнула на кочке вместе с каретой.
— Вы мужчина. Герцог. Богатый. Вы наделены и властью! Вам не понять, каково зависеть от репутации, положения в обществе и бедности, — она испепеляла его взглядом, как будто хотела уничтожить. — А праведники живут недолго и крайне плохо.
— Какие глубокие мысли для вашего возраста…
— Вы обо мне ничего не знаете, ваше сиятельство, и не имеете права судить.
— Скажите это высшему свету. Мне всё равно, под кого вас положила графиня, но им — нет. Вас отныне будут воспринимать как человека второго сорта.
Он мог добавить еще много резких, болезненных фраз-пощечин, но его остановила грустная улыбка баронеты:
— Если я еще стану женой. Условием помолвки стало то, что я избавлюсь от хромоты до свадьбы… Молчите, ваше сиятельство? Молчите.
— Но это невозможно!
— Невозможно хотеть полноценную, молодую и хорошенькую жену, а не калеку? Невозможно исцелиться? Послезавтра я отправляюсь на север, к святым источникам, чтобы исцелиться, и мы с вами не будем видеться какое-то время.
— А если вы не выздоровеете?
— Вы слишком много хотите знать, ваше сиятельство.
Она наклонила голову, пряча лицо. Доран ненавидел несправедливость, и теперь в нём боролось презрение к баронете из-за ее поступка и жалость к той, которая оказалась загнана в угол и пыталась выжить, хотя бы и таким способом.