Пока графиня говорила, Доран скользнул взглядом по указанной особе. Среднего роста светловолосая девушка с круглым лицом и растерянным видом прихрамывала на левую ногу, и даже спрятанный под темно-синим платьем корсет не делал ее фигуру менее коренастой, а саму баронету — более привлекательной.
— Не поздно ли искать мужа, тем более здесь? Двор уже не знает, кто такие Таргери, — про себя герцог считал минуты, оставшиеся до начала службы.
— Действительно, их семья удалилась от двора лет тридцать назад, разорившись, — вздохнула графиня, переложив сумочку из одной руки в другую. — А ей неполных шестнадцать, девочка выглядит ужасно взрослой! Но, поскольку я обязана, сделаю всё возможное, — старушка поджала губы, и Доран понял, что сил у нее хватит не на одну бесприданницу. — Кажется, это за вами, — улыбнулась она, показав на подошедшего к ним юношу в белой ливрее.
Слуга поклонился и сказал Дорану, что император ожидает его в ложе. Ложа находилась справа, и тяжелые портьеры только-только убрали. Императорская чета сидела и улыбалась всем присутствующим, глядя сверху вниз. Паоди Каэр-Моран был мужчиной в расцвете лет, с короткими бакенбардами и вьющимися темными волосами, которому необычайно шли белый и алый цвета — цвета власти. Рядом с ним, одетая в тех же тонах, сидела беременная императрица. Просто убранные волосы, приятный румянец и открытая, добрая улыбка вкупе с врожденным чувством справедливости давно и безоговорочно сделали Саиру любимицей простых людей.
Когда Доран подошел к лестнице в ложу, часть стены алтарной отодвинулась, выскочил, придерживая ее, монах в голубой рясе и поклонился. Кардинал вышел клюдям, и все поднялись.
— Начнем же! — произнес ухоженный старик в зеленой мантии, на вид которому никто не дал бы его законных семидесяти трех лет, только пятьдесят или пятьдесят пять.
Все присутствующие очертили открытыми ладонями круг, кардинал же медленно в ответ провел рукой сверху вниз — блеснул рубином перстень на большом пальце, и все сели. Доран в это время сел на свободное место рядом с императором, наполовину скрытое портьерой. И поморщился, поскольку невольно в его сторону покосились все присутствующие.
— Первый камень этого Догира был заложен шестьдесят лет назад, в день, когда закончилась война за Ассонский предел, и закончилась она победой империи! Последний камень был вложен в эти великие стены год назад, а ныне первая служба пройдет в день трехсотлетия со дня рождения первого императора династии Каэр-Моран! Мы все помним историю и знаем, чего стоило императорам сохранить Лотгар единым, сильным, цельным!
Кардинал говорил, то разводя руки, то снова складывая их на уровне живота. Он смотрел на всех и одновременно в душу каждого, этот благообразный старик, сочетавший в себе духовное лицо и жесткого политика.
Интерес к Дорану в ложе пропал, когда кардинал смолк, а к Ги-Ра подошел и распахнул ее первосвященник в зеленом облачении с красной окантовкой. Медленно двинулись длинные пальцы с простыми серебряными кольцами по строкам книги… В императорской ложе царила образцовая тишина, не было слышно даже дыхания, и все взгляды, как один, устремились на первосвященника, что напевно читал псалом за псалмом.
— Всё, ты их больше не интересуешь, — чуть наклонив голову, заметил император.
Цепкий взгляд Дорана тут же метнулся вниз. Успокоились, да, но то и дело косились в сторону императорской ложи, а потому герцог только покачал головой, вздохнув, как старик. Вообще он и император были ровесниками, однако то ли из-за черного мундира и вечно серьезного лица, то ли из-за стального отблеска эполет Доран выглядел лет на десять старше.
— Ваше Величество?..
— Слушаю, Доран.
— Мне принесли записку…
И он пересказал происшествие, про себя тихо радуясь, что его провал со шпионом временно забыли.
Паоди прикрыл глаза, на его напряженную руку скользнула ладошка Саиры и ободряюще сжала. Вскоре слуга в белой ливрее спешил во дворец, чтобы передать приказ императора об усилении охраны.
Доран потер переносицу: проклятье, он хоть когда-нибудь выспится?! Первосвященник выводил занудные псалмы, как будто специально жутко растягивая их, и казалось, что у книги нет ни начала, ни конца, что слушать им, пока не обратятся в мумий точно посреди этого зала. Ну почему, почему Доран не мог отказаться от этого открытия Догира? Поспал бы… Однако нельзя-с! И еще эта записка… Пожалуй, место за портьерой следовало назвать и благодеянием: можно и в самом деле вздремнуть.