— И на каком это основании ты тут распоряжаешься?
— Хочешь попасть в самую гущу событий, наверняка царящую у арены, попасть в объектив камеры уже журналистов и отбиваться от их вопросов? Да пожалуйста, я мешать не буду. Моё дело было предупредить. И на твоём месте я бы не отвечала на этот звонок, — замечает она, имея в виду стационарный телефон, начинающий разрываться на стене, но я не слушаю, протягиваю руку и поднимаю трубку, но уже спустя пару-тройку мгновений бросаю резкое «без комментариев» и отсоединяю аппарат от линии. И где они, эти многочисленные журналисты, только достают нужные им номера? После развода мне тоже только кто не звонил. Правда, телефон я тогда не вырубал. Но и не отвечал. В пьяном похмелье всё это проходило мимо меня. Может, напиться и сейчас, раз уж я никуда не еду? Нет, нельзя. Не при ней. Но вот когда она уйдёт… Хотя даже тогда нельзя. Правильный режим никто не отменял.
— Ты их видела? Они к тебе приближались? Что-нибудь говорили? — папарацци беспринципны, и, пожалуй, они хуже тех, кто пишет эти жёлтые статейки. Те, по крайней мере, сидят в офисе своего издания, а не рыщут по городу и не преследуют знаменитость, за фото которой дорого заплатят.
— А ты волнуешься? — уже да. Они могли перейти грань и что-нибудь сделать, она пострадать, а вместе с ней и мой ребёнок, и тогда им всем несдобровать.
— Так они приближались или нет?
— Нет. Я узнала об этом, лишь увидев фотографии.
— Хорошо.
— Нет тут ничего хорошего. Эти снимки… Я выгляжу толстой. Я никогда не была такой. Но становлюсь уродиной, как ты и предсказывал. И хотел.
— Нет, не становишься, — я рассматриваю её сегодняшний облик, состоящий из джинсов, серой майки и расстёгнутой клетчатой сиренево-белой рубашки, и естественно не наблюдаю ни единой жировой складки или чего-то подобного, что выдаёт в человеке лишний вес и полноту, — ты выглядишь так, как и должна. Не толстой, а беременной. Может быть, однажды, оглянувшись назад, ты поймёшь, что это были если и не самые лучшие дни в твоей жизни, то, по крайней мере, одни из таких, — кончики наших пальцев соприкасаются на мгновение, когда она принимает планшет из моей руки и откладывает его на кухонный стол из светлого дерева, проникновенно смотря в мои глаза. В глубине души мне ничего не хочется так сильно, как дотронуться до её волос, провести по ним ладонью и попросить её измениться, захотеть стать матерью и вернуться ко мне, будто это не я был тем, кто ушёл, но все эти мысли сплошь утопичны, ущербны и глупы. Я отступаю назад, потому что дистанционная близость небезопасна. Она внушает то, чего нет, и превращается в то, что не должно происходить. Нужно быть полным идиотом, чтобы попасться на эту удочку снова.
— Я так не думаю, — но, возможно, я, такой дурак, всегда буду этого ждать и, будучи с ребёнком на руках, постоянно придумывать всякие небылицы, лишь бы её оправдать и, начиная с определённого возраста, стараться убедить его, что он ей нужен, даже если её нет рядом. Боже, я безнадёжен. И со стороны это без всяких там преувеличений просто отвратительно.
— Я знаю.
— Это не то, что я захочу повторить даже спустя годы. Токсикоз, растяжки, болевые ощущения в пояснице, отекающие ноги и всё такое прочее.
— А по тебе и не скажешь, что тебя что-то мучает, — ядовитые колкости быстро и энергично стали моей омерзительной привычкой, но с каждым разом от них, очевидно, всё меньше и меньше толку. Наверное, не за горами и тот момент, когда они сами собой сойдут на «нет».
— Я рассуждала в целом, и только. Включать в себе врача нет необходимости, — она знает, что в случае чего именно у специалиста мы немедленно и окажемся, и, наверное, её слова призваны остудить мою насторожённость и заставить меня, опять взвинчивающегося и распаляющегося, сбавить обороты. Но работает это откровенно плохо, потому что в случае с ней за любым вроде как намёком на заботу и ласковое внимание зачастую незамедлительно следует демонстрация истинных взглядов и точек зрения. — Но если бы не шрам, я бы попросила сделать мне кесарево.
— И думать об этом не смей, — вдруг ребёнка случайно порежут? Нет, не допущу. Только через мой труп. Пусть рожает сама. Её забота о красоте собственного тела и отсутствии в нём изъянов в данном случае лишь пойдёт на пользу дела. Жаль только, что о многих вещах я даже не подозревал, пока не развёлся, обнаружив, что моя жена, оказывается, не собирается обременять себя детьми, памперсами, сосками и прочими атрибутами жизни с ребёнком, но не посчитала нужным посвятить меня в свои представления о будущем до того, как мы стали законными супругами и поклялись любить друг друга до гроба. Впрочем, что уж теперь говорить. Пусть полноценная семья, по всей видимости, не для неё, я очень постараюсь любить нашего малыша за нас обоих.