— Я и не думаю. След ведь никогда не заживёт.
— Ты подозрительно сильно осведомлена.
— И снова этот умоляющий тон.
— В каком смысле?
— Да брось, Картер. Ты уже думаешь, что я выяснила всё это, потому что мне всё-таки не плевать, но с ним это никак не связано.
— Так ты просто ищешь варианты, как бы тебе выбраться из всего этого максимально безболезненно?
— Так и есть.
— Ну кто знает, может, тебе и повезёт. Даже без хирургического вмешательства. А сейчас мне нужно ответить, — я извлекаю сотовый из заднего кармана штанов и, увидев имя, понимаю, что для этого разговора лучше выбрать другую комнату и вообще подняться наверх. Наверняка он будет слишком личным и громким, и вести его в присутствии Оливии я просто не смогу.
— Нет, не нужно. Вдруг это…
— Это просто мама. Я отлучусь ненадолго.
— Только не говори мне, что до сегодняшнего дня они ничего не знали.
— Да, я трус. Но давай ты выскажешь мне всё, что думаешь по этому поводу, чуть позже, ладно?
***
— Он твой?
— Я думаю, что да.
— Если она тебе изменила, как ты можешь быть уверен?
— О Боже, мама, всё было не так, — сидя в изножье кровати и слыша невольное возмущение в своём голосе, отвечаю я, нервно сжимая переносицу пальцами левой руки, но оставляя её в покое буквально через мгновение. — Это не то, что я имел в виду, — я обмолвился, что меня предали, и только, и наотрез отказался уточнять что-либо конкретное, и, исходя из этого, в возникших догадках есть напрямую лишь моя вина, но всё-таки я и подумать не мог, что родители придут именно к выводу о неверности. Насколько же сильно надо не то что не полюбить, а даже просто так и не принять человека, чтобы впоследствии это стало первой причиной, пришедшей в голову, как той, что объясняет его развод с твоим сыном?
— А что ты имел в виду? Извини, что я вынуждена строить домыслы, потому что мой уже взрослый мальчик не пожелал рассказать всё, как есть, и в результате мы до сих пор находимся в неведении.
— Это неважно.
— Нет, это важно, потому что я хочу знать, что ты собираешься ей простить.
— Да ничего я не собираюсь ей прощать, — и вообще в этом нет нужды, раз уж она не намерена оставаться в моей жизни после рождения ребёнка и напишет добровольный отказ, но матери я ни о чём из этого не сообщаю. Вот когда это свершится, тогда и поговорим, сможет ли она помогать мне с ребёнком хотя бы до тех пор, пока не закончится сезон. После я, наверное, и сам справлюсь. А пока нечего бежать впереди паровоза.
— То есть вы не вместе?
— Нет. И не будем. Нас связывает лишь ребенок, и не более того, — вроде звучит убедительно и твёрдо, вот только верю ли в это я сам?
— Ну, это… — только, пожалуйста, не говори мне, что это хорошо, потому что я любил эту женщину и собирался прожить с ней до глубокой старости, и ожидал большего, гораздо большего, чем сейчас имею. — Как бы там ни было, я думаю, что нам всем всё равно следует как-нибудь встретиться и обсудить, что делать дальше. В том смысле, как вы оба видите ситуацию после родов, и будет ли этот ребёнок вообще воспитываться совместно, — нет, не будет, потому что его мать его не хочет и будет только рада избавиться от обузы, которая уже сейчас ей наверняка лишь в тягость. — И хочешь ли ты, чтобы я начала покупать вещи.
— Нет, не хочу. Точнее не сейчас. Может быть, позже.
— Я поняла, Дерек. Но ты его хочешь, так ведь?
— А ты хочешь, чтобы я его хотел? — вопросом на вопрос отвечаю я, потому что их отношения всегда были далеки от идеального взаимодействия. Может, всё это ей поперёк горла. Вот такое вот возвращение бывшей невестки, подразумевающее, что теперь мы все будем связаны посильнее, чем узами брака. Даже если она не станет исполнять материнские обязанности.
— Мы с папой лишь хотим, чтобы ты был счастлив, — ну я это уже слышал, и не раз, здесь нет ничего нового, и, наскоро попрощавшись, я завершаю становящийся всё более расстраивающим разговор и спускаюсь вниз, где Оливия уже сидит на диване с поджатыми ногами, и присоединяюсь к ней в гостиной.
— Ты как, жив?
— Более чем. А в честь чего такие странные вопросы?
— Просто я знаю, какой властной может быть твоя мама.
— На работе да, но не дома и не с членами семьи, — в отрицании качаю головой я, вытягивая руку вдоль спинки дивана и внутренне отказываясь принимать прозвучавшие слова близко к сердцу. Занимая руководящую должность в управлении аукциона, в профессии моя мать, и правда, непререкаема и в некотором роде авторитарна, но так всё обстоит лишь по отношению к подчинённым, а никак не в случае с мужем или детьми.