Вот как объяснить окружающим, что редко какой мужчина видел в моём пятьдесят восьмом размере женщину своей мечты? Максимум интересного собеседника, и то при условии, что я не начинала от волнения и всеобъемлющего смущения отжигать. А я могла, умела и практиковала, давая волю своей дурной голове разгуляться, как это недавно было в баре.
Поэтому все эти «не женат» обычно ни к чему хорошему не приводили. Мужчины меня не замечали, а я замыкалась, дабы не позориться ещё больше.
— Ксю, — выдала я с нажимом.
К чести англичанки, она поняла всё правильно:
— Ладно-ладно, не лезу, куда не просят. Просто Андрюха, он правда такой… прикольный.
Понимающе покивала головой и на время переключилась на мелкого Илью, который всё это время крутился вокруг нас, а тут как раз ещё и мясо подоспело. Паша вернул свою принцессу жене и с видом победителя накрывал на стол, не забыв подчеркнуть идеальную степень готовности шашлыков.
А потом кто-то позвонил в звонок, и уже через пару минут я имела честь лицезреть довольную физиономию Андрея Исаева. Да-да-да, того самого гада, который так неудачно мне подвернулся в выходные на пике моего морального падения.
Он шёл по мощёной дорожке и о чём-то переговаривался с Савицким. Я же замерла за столом, судорожно вцепившись в столешницу и отчаянно соображая, куда бы мне сбежать. Илюшка, сидевший под боком, очень вовремя уронил вилку, и я не совсем проворно нырнула под стол. Вилка нашлась удручающе быстро, но с возвращением наружу я не торопилась, проклиная свою везучесть. Хотя голос разума и пытался меня отрезвить, всё время спрашивая: «Ну и что такого?»
Под столом нарисовалась любопытная рожица Ильи.
— Плятки? — картавя, уточнил ребёнок.
— Прятки, прятки, — как болванчик закивала я головой, осознавая всю глупость своего положения.
Голоса стали ближе и громче, и почти тут же раздалось растерянное Ксюши:
— Свет, ты где?
— Плятки, плятки, плятки, — радостно возвестил Савицкий-младший, явно тыкая пальцем под стол.
— Э-э-э-э, — немного растерялась его мать.
— Вилка упала! — выпалила поспешно, спрятав лицо в ладони.
Чёрт… Чёрт. Чёрт!
Под столом опять появился Илья и в соответствии со своей детской логикой вручил мне ещё две вилки.
— Спасибо, — почти простонала я и начала обречённо вылезать из-под стола, не преминув ещё и головой стукнуться.
Короче, это было моё второе эффектное появление в жизни Исаева: в одной руке я держала букет из трёх вилок, а другой активно потирала ушибленный затылок.
Вообще-то, они все улыбались: хозяева дома всё списали на Илюхину непосредственность, а Андрей просто не понимал, что происходит. Его взгляд скользнул по мне… И дальше было даже забавно наблюдать за его реакцией, как лёгкая беззаботность сменяется недоумением с примесью узнавания… а потом и вовсе наступает стадия ошеломления. Лицо Исаева забавно вытянулось, а идеальные брови сошлись на переносице. Меня так и подмывало сделать реверанс, злорадно отметив, что я таки способна вызывать у мужчин сильные чувства.
К счастью, в этот момент все смотрели на меня и никто не заметил мини-драмы, разворачивавшейся у них под носом. Я же предпочла держать лицо кирпичом, словно это всё было в порядке вещей — сидеть под столом в компании вилок.
— Андрей, это Света, — защебетала Ксюша, включив режим хозяйки, — Света — Андрей, он же Француз.
— Теперь понятно, откуда комплекс Наполеона, — ляпнула я на автомате.
— Сказал человек с тремя вилками. Одной мало, да? — не остался он в долгу.
— Вы знакомы? — с лёгкой напряженностью в голосе поинтересовался Паша.
— Нет! — выдали мы хором и показательно отвернулись в противоположные стороны.
В общем, ещё ни разу Штирлиц не был так близок к провалу.
Спас нас Степанидзе, выскочивший во двор, размахивая учебником литературы.
— Он белых медведей убивал! — с неподдельным возмущением заявил ребёнок. — Киш подкидывал им шарики с китовым усом, они их съедали и раздирали себя! И это, — ткнул он с чувством в учебник, — заставляют читать в пятом классе! Предлагаю написать жалобу!
— Куда? — подбоченилась Ксюшка.
Стёпа задумался, но в конце концов выдал:
— В Гринпис! Пусть разберутся…
— Боюсь, они уже опоздали, — покачала я головой. — Лет этак на сто.