– Мы кучу времени не виделись, так ведь? Как жизнь-то?
Ачи дружески обнимает Поппи за плечи.
– Извени, чувак, я что-то тебя не припомню.
– Ты меня прямо огорчаешь. Погоди-ка. Вот – узнаешь? – он достает из кармана джинсов шапочку.
Поппи изучает этот старый кусок шерсти, затем переводит взгляд на лицо этого ухмыляющегося типа. Глаза…Волосы…Ну конечно! Это тот лошок, которому он когда-то навешал.
– Что, память-то девичья? Приветик Поппи – Ачи притягивает его к себе и сразу, мощным ударом – разбивает ему нос.
Ачи уже сидит на нем верхом, держа его за горло. И лепит ему правой – удар, еще удар – сверху донизу, разбивает бровь, губу.
Отступает на шаг – и пинает в жирное брюхо, в солнечное сплетение, так, что тот задыхается.
Кто-то из дружков Поппи пытался влезть, но Сицилиец быстро их тормозит: «Э, слышь ты, остынь, сиди, не дергайся».
Поппи на земле, Ачи охаживает его ногами – по груди, по животу. Поппи пытается свернуться, закрыться, но от ударов Ачи не уйдешь. Он бьет везде, где можно, потом начинает топтать. Размахивается – и каблуком его, каблуком. Сильно, спокойно – по ушам (тут же раскроил), по ногам, по ребрам, почти запрыгивая на врага всем весом. Поппи отползает от ударов, двигаясь скачками, канючит жалобно: «Перестань, ну перестань, ну хватит!» – захлебывается кровью в горле, сплевывает слюну, что течет с рассеченной, кровоточащей губы. Ачи останавливается. Восстанавливает дыхание, попрыгав, смотрит на врага – поверженного, разбитого. Резко поворачивается и бросается на блондина за спиной. Это он держал его сзади – восемь месяцев назад. Бьет его локтем в раскрытый рот, бросившись всем телом. Три зуба выбиты. Два падают наземь. Ачи подсекает его под колени. Охаивает по морде кулаками. Схватив за волосы, тянет его к земле. И тут его вдруг обхватывают сильные руки. Это Полло. Подхватив под мышка поднимает: «Все, хватит, Ачи, сваливаем, ты же его убьешь так.»
4
Душная комната, из огромных окон виднеется «Олимпика». Картины на стенах, одна, точно, кисти Фантуцци. Четыре колонки по углам исторгают звуки хорошо сведенного диска. Музыка опутывает гостей, в разговоре все отбивают темп.
– Ой, Дани, а я тебя и не узнала. Ты как Бонопани, та дура из третьего «б», она еще утром явилась вся перемазанная, – говорит Джулия.
– Ты прямо-таки сама любезность.
– Ну мы же с тобой подруги?!
Джулия наклоняется вперед:
– Поцелуемся и помиримся?
Даниела улыбается. Только хотела поцеловать подругу – как вдруг за ее спиной появился Поломби.
– Андреа!
Она отрывается от щеки Джулии, надеясь применить свое умение на его губах.
– Привет, как жизнь?
Андреа мешкает с ответом:
– Да ничего, а у тебя?
– Отлично!
Они обмениваются поспешным поцелуем. Он идет поздороваться с каким-то своим другом. Джулия подходит к Даниеле и улыбается, стоя рядом:
– Не беспокойся, это он перед другими выпендривается.
Они еще некоторое время глядят ему в след. Андреа говорит с кем-то, потом поворачивается, снова глядит на нее – и неожиданно расплывается в улыбке. До него наконец дошло.
– Вот черт! Ты так накрасилась… Я тебя просто не узнал!
Баби идет по залу. Кто-то из девочек танцует. В углу самодеятельный диджей пытается потягаться с диджеем Франческо, ставя без всякого успеха рэп. Одна девочка отрывается в танце, выбрасывая вверх руки.
Баби улыбаясь, качает головой.
– Паллина! (Катина)
Оборачивается – круглое лицо, обрамленное длинными каштановыми волосами и диковатой челкой сбоку.
– О, это ты, Баби! – подбегает к ней, обнимает, целует, едва не оторвав от земли. – Как жизнь?
– Лучше всех. Ты к латыни подготовилась? Имей в виду, завтра тебя спросят. Только ты и осталась.
– Да знаю, знаю, я весь день учила, но потом надо было поехать с мамой в центр. Смотри, что я купила, как тебе? – она делает пируэт, подходящий скорее для балерины, чем для манекенщицы, чтобы раздуть миленький комбинезон из синего атласа.
– Не плохо…
– Привет, Баби, – к ним подходит симпатичный молодой человек с черными кудрями и белой кожей.
– Привет, Демо, как жизнь?
– Лучше всех. Ты видела, какой у Паллины комбинезон?
– Да. И если не принимать во внимание мою теорию, то ей очень идет. Пойду поздороваюсь с Робертой, – улыбнулась Баби, – я ее еще не поздравила.
Она уходит, Демо смотрит ей вслед.
– А что это за теория, о чем она?
– Да так, фигня всякая… У нее тысяча теорий и никакой практики. Ну почти что.
Паллина смеется, затем переводит взгляд на Дему. Их взгляды на мгновение встречаются. Возможно, на этот раз они не правы.
– Пойдем потанцуем… – Паллина тянет его к танцующим.
– Привет Роди, поздравляю!
– О, привет, Баби – они от всей души обмениваются поцелуями.
– Тебе понравился подарок?
– Чудесный, правда. Как раз то, что я хотела.
– Мы знали… это я придумала. Но ты как забивала на первые уроки, так и забиваешь, хотя вроде и живешь не так далеко.
За спиной появляется Малыш Бранделли.
– Что это вы тут делаете?
Баби оборачивается с улыбкой, но, увидев Бранделли, скисает.
– Привет, Малыш.
– Ты знаешь, мне подарили замечательный радио-будильник!
– Да, правда, очень миленький.
– А знаешь, Малыш мне тоже такой замечательный подарок сделал!
– Неужели? И что же это?
– Подушку, всю в кружевах. Я ее уже даже на кровать положила.
– Ты поаккуратнее, а то еще попросит ее опробовать, – и, одарив Бранделли натянутой улыбкой, Баби уходит на террасу. Роберто смотрит ей в след.
– Мне правда понравилась подушка. Очень. На самом деле, она не прочь опробовать ее – с ним.
Малыш улыбается ее:
– Я верю, верю. Извини, но мне пора.
– Но… подожди, скоро пасту подадут! – кричит она вслед, пытаясь хоть как-то его остановить.
На выложенной кирпичами террасе стоят мягкие кресла со светлыми подушками, расшитыми цветами, навес из вьющихся растений, рассеянный свет ламп струится из-за побегов. Баби прогуливается. Свежий ночной ветерок играет ее волосами, ласкает кожу, уносит аромат духов и заставляет слегка дрожать.
– Что мне сделать чтобы ты меня простила?
Баби тихонько улыбается, кутаясь в жакет.
– Не спрашивай. Не зли меня.
Малыш подходит к ней:
– Такая чудесная ночь… Глупо тратить ее на ссоры.
– А мне нравится ссориться.
– Я заметил.
– Но мне нравиться и мириться. Даже больше нравится. Но сейчас, не знаю, почему, но я не могу тебя простить.
– Почему ты не знаешь, что выбрать? Тебе и хочется, и колется? Как всегда! Как у всех женщин.
– Вот эти «все женщины» меня больше всего и бесят. – Баби смеясь бросается на него: – Ну ты и козел!
Малыш перехватывает ее руку:
– Стоп. Шутка это. Мир?
Их лица так близко. Баби смотрит в его глаза: такие красивые, и улыбка тоже красивая.
– Мир, – она тоже сдается.
Малыш притягивает ее к себе и нежно целует в губы. Поцелуй грозит стать затяжным, но тут Баби отрывается от него и оборачивается взглянув на улицу.
– Какая прекрасная ночь, взгляни на луну!
Малыш, вздохнув, возводит глаза к небу. Баби глядит вдаль. Дома, крыши, луга на окраинах, вереницы высоких сосен, длинная улица, свет фар, отдаленный шум. Если б она лучше видела, то разглядела бы, как парни едут наперегонки, хохочут, сигналят. Может быть, она бы узнала того типа на мотоцикле. Это он подъехал к ней утром, по дороге в школу.
5
В том же городе.
Официант в безупречном белом смокинге лысоватый, полноватый и слегка взапревший, обходит гостей с серебряным подносом. Нет – нет да высунется рука угоститься легким коктейлем с плавающими фруктами. Иная рука, еще быстрее, возвращает пустой бокал. На ободке отпечаток губ. Сразу видно, что пила женщина, можно даже понять, какие у нее губы. Официант думает: должно быть, забавно узнавать женщин по одним только бокалам. Вроде эротических отпечатков пальцев. Возбужденный от этой мысли, он входит в кухню, но там его фантазии в стиле Шерлока Холмса тут же улетучиваются. Кухарка обругала его за то, что он все не придет забрать подносы с поджаренными овощами.