Федерико Моччиа
ТРИ МЕТРА НАД НЕБОМ
Я ХОЧУ ТЕБЯ
1
Посвящается Джин.
Эту историю мне рассказала твоя улыбка.
Бабушке Элизе и тете Марии, которые так хорошо и с такой любовью готовили.
И которые в тот самый день пришли ко мне…
— Я хочу умереть. — Вот что я думал, когда два года назад, бросив все, садился в самолет. Я хотел разом со всем покончить. Да, так лучше всего: простая авиакатастрофа, чтобы не было виновных, чтобы мне не было стыдно, чтобы никто не пытался докопаться до истинной причины… Я помню, самолет трясло в течение всего полета. Снаружи бушевала буря, и пассажиры сидели напряженные и перепуганные. И только я один улыбался. Когда тебе плохо и все вокруг видится в черном цвете, когда у тебя нет будущего и тебе нечего терять, когда каждый миг давит на тебя… Всем своим весом. Невыносимо. И дыхание твое прерывисто. И ты хочешь во что бы то ни стало избавиться от этой тяжести. Любым способом. Пусть самым простым, самым трусливым, лишь бы снова не откладывая на завтра эту мысль: ее нет. Ее больше нет. И тогда тебе тоже больше не хочется быть. Хочется исчезнуть. Пуфф! Без всяких проблем, никому не доставляя хлопот. Так, чтобы никто не спросил взволнованно: «А ты разве не знал? Да, именно он… Знаешь, что с ним случилось!». И этот тип будет рассказывать, как ты погиб, добавляя все новые и новые подробности. Он придумает что-нибудь невероятное, как будто он знал тебя всю жизнь, как будто он один по-настоящему понимал твои проблемы. Как странно… Ты и сам-то не успел их понять. И ты ничего уже не сможешь сделать: эту историю будут передавать из уст в уста. Тоска зеленая. Память о тебе попадет в руки какого-нибудь засранца, а ты никак не сможешь этому помешать.
Ну так вот, в тот день у меня было неодолимое желание встретиться с кем-нибудь из этих клевых волшебников, которые на твоих глазах накрывают плащом голубя, и вдруг — пуфф! — его уже нет. Нет его, и все тут. И ты, довольный, уходишь с этого представления. Там еще, возможно, были балерины, как обычно, немного толще, чем следовало, ты сидел в таком старинном кресле, довольно жестком, в зале, кое-как оборудованном в каком-то подвале. Да, там еще, возможно, пахло плесенью и сыростью. Одно точно: куда делся тот голубь — никто так и не узнает. Да нет, все не так. Мы не можем просто взять и исчезнуть. Прошло время. Два года. Теперь я прихлебываю пиво, вспоминаю, как я хотел стать таким вот голубем, улыбаюсь и мне немного стыдно.
— Хотите еще?
Стюард улыбается мне, придерживая свою тележку с напитками.
— Нет, спасибо.
Я смотрю в иллюминатор. Мимо проплывают окрашенные в розовый цвет облака: рыхлые, мягкие, конца им нет. Где-то за облаками, вдали, восходит солнце. Оно еще не совсем проснулось. Не могу поверить. Я возвращаюсь, сидя в кресле под номером 27. Это мое место в самолете: правый ряд сразу за крыльями, центральный проход.
Итак, я возвращаюсь. Красивая стюардесса, проходя мимо, тоже мне улыбается. Слишком близко. Как у «Нирваны»: «If she comes down now, oh, she looks so good…» Легкий запах духов, униформа сидит безупречно, довольно прозрачная блузка, сквозь которую виднеется кружевной бюстгальтер. Она ходит взад-вперед по самолету, улыбаясь, и нет у нее никаких проблем и переживаний. «If she comes down now…»
— Ева — прекрасное имя.
— Спасибо.
— Вы искушаете меня, как та, библейская Ева…
Некоторое время она пристально смотрит на меня. Я ее успокаиваю.
— Но это не запретный плод. Можете дать мне еще пива?
— Но это уже третье…
— Конечно, если так пойдет… Я пью, чтобы забыть вас.
Она улыбается. Кажется, я ее развеселил.
— А вы всегда считаете, кто сколько выпил, или это я вас так впечатлил?
— Это как вам больше нравится. Знаете, пиво попросили вы один.
Перед тем как уйти, она снова улыбается. Потом удаляется слегка танцующей походкой. Я выглядываю в проход. Идеальные ноги, темные эластичные утягивающие колготки, строгие туфли, как у них положено. Светлые, слегка мелированные волосы сплетены в косички и собраны в хвост, падающий на спину. Она останавливается. Я вижу, как она разговаривает с господином, сидящим впереди, в том же ряду, что и я. Она выслушивает его просьбы, молча кивая. Потом, засмеявшись, успокаивает его. Прежде чем уйти, оборачивается. Смотрит на меня: зеленые глаза, слегка обведенные карандашом, на верхних веках темные тени. Во взгляде — интерес. Я раскрываю объятия. На этот раз улыбаюсь я. Господин еще что-то говорит. Она профессиональным тоном отвечает и удаляется.
— Очень симпатичная стюардесса.
Моя соседка сбивает меня с мысли. Она смотрит на меня внимательно и улыбается, хитро глядя из-за толстых стекол очков. Ей лет пятьдесят, выглядит для своих лет неплохо, только сережки у нее слишком громоздкие. Впрочем, и синих теней на веках тоже многовато.