“Что же теперь делать? - с тоской подумал Алев, понимая, что сделать уже ничего невозможно, - Если бы в моих силах было спасти эту страну и помочь хоть кому-нибудь”.
- Мы уже приехали, - тронула его за плечо жена, и Алексей, открыв глаза, поднялся и вышел из автобуса, с трудом возвращаясь к действительности. Сон был настолько реалистичным и события, происходящие в нем, были так близки его сердцу, что Алексей снова испугался за свой рассудок. Вытащив из багажного отделения сумки, они прошли на рецепшн. Светлана взялась заполнять анкеты, он же вышел на террасу и увидел прямо перед собой огромный открытый бассейн, изумрудно-зеленый газон, цветущие кустарники, пальмы с гроздьями еще незрелых фиников и ласковое синее море, что неслышно плескалось вдали. Резчайший контраст
с безжизненными пустынными пейзажами, увиденными по дороге сюда, лишь усиливал ощущение нереальности происходящего. В паре метров от него курили два тридцатилетних мужика, и Алексей невольно прислушался к их беседе. Один из них, сутулый
и узкогрудый, называя Россию Рашкой, жаловался на чьи-то отвратительные рожи в зомбоящике и говорил, что в Москве ему даже и жить не хочется. Другой, с выпирающим пузом, уверял, что в этой рабской стране жить вообще невозможно - можно только гнить и задыхаться среди равнодушного быдла. Дальше пошло еще интереснее. Сутулый на полном серьезе стал сокрушаться о пассивности мирового сообщества, которое до сих пор не ввело в отношении России экономические санкции, а пузатый выражал надежду на то, что благоразумие все же победит, и в Белом доме, наконец, примут решение
о полномасштабной поддержке борцов с преступным режимом.
- Ты что же, хочешь, чтобы у нас дома было, как в Нарланде? Или в этой, как ее там, Ливии? - поинтересовался у пузатого Алексей, - А не перебьешься как-нибудь?
Тот бросил было на него пренебрежительный взгляд, но встретившись с его глазами, стушевался, побледнел и стал нести что-то уже совершенно невразумительное. Его бывший собеседник старательно отворачивался, и делал вид, что больше всего на свете его интересует докуренная до фильтра тонкая сигарета.
- Плохая страна Россия или хорошая - неважно. Она моя, - широко улыбнулся пузану Алексей, и от этой улыбки тот скис окончательно, - Всяким там кинари?йцам, или, кто там еще, делать в ней нечего. Понятно? И твои янки тоже адрес знают: go home - им не привыкать.
- Сейчас переоденемся и сразу купаться пойдем, - подошедшая жена показала ему пластиковую карточку электронного ключа.
“Да, - подумал Алексей, - Правильно. Войти прямо сейчас в это море, уплыть далеко, насколько хватит сил, смыть с себя дорожную пыль и выбросить, наконец, из головы эти странные чужие воспоминания”.
Улыбнувшись друг другу, они пошли в свой номер. Впереди у них было целых десять дней отдыха на Красном море.
Эвин. ЧУЖАЯ БИТВА (окончание)
Эвин увидел себя на высокой скале. Нестерпимо яркое солнце слепило и заставляло прикрывать глаза. Сильный северо-западный ветер рвал облака в клочья, бил в лицо, заставлял развеваться полы широкого плаща. Было легко и впервые за несколько дней не болели многочисленные раны. Голова Эвина вдруг закружилась, и он увидел незнакомый замок, за рвом, полным заросшей ряской воды. Окруженный многочисленной свитой, мрачный старик шел по огромному залу и вдруг упал, сраженный ударом, который нанес ему ножом в спину один из шедших следом пажей. Темноволосый мужчина вышел из толпы и встал у высокого, в рост человека, окна. Подняв руку, он начал что-то говорить, но какая-то сила отбросила его назад, и он полетел вниз, чтобы упасть на острые камни.
В толпе сверкнули клинки, на драгоценный яшмовый пол упали яркие капли алой крови…
Голова Эвина снова закружилась, и он увидел двух молодых мужчин, очень похожих, но совершенно разных - это были враги, готовые убить друг друга. Один из них, русоволосый, с измученным бледным лицом лежал в маленькой затемненной комнате, рядом с ним сидел пожилой мужчина в монашеской рясе. Другой,
с более темными волосами и гораздо моложе, в командорской мантии неизвестного Эвину Ордена, шел по пыльной центральной улице какой-то деревни. Прижимавшиеся к заборам своих домов люди испуганно смотрели на него, крепко держа своих детей за руки. Юноша подошел к большому и резко выделяющемуся на общем фоне дому, без стука открыл дверь, прошел в зашторенную комнату. Одетый в темный сюртук пожилой мужчина с неприятным бледным лицом и очень красивая юная девушка в легком открытом платье и с лицом невыразимо порочным встретили его здесь, заговорили разом, пытаясь преградить путь. Юноша негромко произнес какое-то странно звучащее слово, и они остановились в полушаге, тщетно пытаясь дотянуться руками, хоть пальцами ухватить за край мантии. Юноша рывком распахнул следующую дверь и вошел в маленький тесный чулан. Здесь остро пахло свежей кровью и на невысоком топчане лежало что-то, прикрытое куском старого холста. Юноша откинул покрывало и Эвин увидел обнаженное женское тело с рваной раной на беззащитной тонкой шее. В ту же минуту мужчина за его спиной рванул из-за пояса кривой нож, занес его и, страшно закричав, выронил раскалившийся докрасна клинок. Обернувшийся юноша спокойно смотрел на него. Девушка зашипела, потянула вперед руки с длинными, выкрашенными кроваво-красным лаком, ногтями, но яркое пламя охватило ее и, пытаясь сбить его, с громким воем покатилась она по грязному полу.
Голова Эвина закружилась вновь, и он увидел теперь высокого светловолосого человека в странной одежде, сделанной, словно из одного куска блестящей немнущейся ткани. Уверенный в своей силе и власти, он шел по широкой серой дороге вдоль ряда больших серебряных птиц. В конце этой дороги его ожидал рыжебородый богатырь с молотом в правой руке, стоявший во главе дружины суровых воинов. Идущий к ним конунг вдруг остановился
и посмотрел прямо в глаза Эвина. Сердце сжалось и чуть не остановилось от этого спокойного, пронзающего душу, взгляда.
- Я увидел тебя, - сказал неизвестный воитель, - Перестань цепляться за жизнь и приходи к нам. Посмотри на этих воинов: они станут твоими друзьями и с нетерпением ждут тебя здесь.
- Эвин! - раздался за спиной негромкий женский голос.
Он открыл глаза и увидел себя лежащим на небольшой ладье, что плыла по широкой спокойной реке. Снова болели раны, и с мученическим стоном провалился Эвин в тяжелое, лишенное всяких видений забытье.
Воины Ярослава и Эймунда шли на юг и ярко горящие церкви, как свечи, освещали их путь: торжествующие новгородцы мстили за насильственное и жестокое крещение своего города. Ярослав мудро не мешал их невинным забавам. А они снисходительно улыбались причудам своего князя, который почему-то время от времени мешал им пытать и вешать избитых и оборванных священников, что стекались к нему со всех сторон. Через месяц наполовину опустевший, притихший и напуганный Киев открыл ворота перед новым повелителем. Люди прятались по домам, купцы закрыли свои лавки, случайные прохожие испуганно прижимались к стенам домов.
- Здесь не любят тебя, Ярицлейв, - сказал князю Эймунд.
- Пока не любят, - коротко ответил князь.
- Они предадут тебя и очень скоро.
- Я знаю.
- Приятно иметь дело с умным человеком, - усмехнувшись, продолжил варяг, - И не надо любви, пусть боятся. Толпа переменчива и только страх способен заставить людей раз и навсегда покориться правителю. Хочешь, я и мои люди наведем здесь порядок? Мы, норманны, умеем. Ты и твои потомки вечно будете править Кенугардом. А за это ты отдашь мне Хольмгард. Я буду платить тебе дань, и защищать границу.
- Я полностью расплачусь с тобой, и ты с великой славой возвратишься в Швецию, Эймунд. И будешь рассказывать там, что конунг Гардарики честен в делах и друг всех храбрых людей с Севера.
- Тебя еще когда-нибудь назовут мудрым, конунг, - сказал ему Эймунд.
Асмунд же в это время, молча, стоял у небольшой ладьи и смотрел, как жадно охватывает огонь истекающие смолой доски. Этот корабль был его последним подарком Эвину, который так
и не оправился от ран, полученных в страшной битве на берегу Альты. На нем он сейчас отправился к Одину и на пиру в Вальхалле, несомненно, будет по достоинству оценен подвиг молодого воителя. Левая рука старого викинга бессильно повисла и никак не хотела заживать, бесчисленные шрамы ныли перед дождем, и болело сердце. Он завидовал Эвину и жалел, что сам уцелел в недавнем бою. Сможет ли он еще раз поднять меч, чтобы с честью погибнуть и в блеске славы предстать перед Одином? Или ему придется доживать свой век беспомощным инвалидом, стыдясь за себя перед вступающими на уходящие в море боевые корабли товарищами и молодыми воинами?