Происшедшее в России вполне естественное сближение между этими двумя философскими формами дали философию истории А.И.Герцена, основанную на научном реализме и одновременно соединенную с социальной утопией. Без преувеличения можно сказать, что без историософских идей Герцена нельзя понять смысл русского социализма, - -этого этапа его истории.
Оформлению идей социализма в собственную теорию предшествовала критика его основоположниками французского утопического социализма, который упрекался, с одной стороны, в слабой философской проработке общественного идеала, а с другой стороны, в оторванности от действительности.
Эта критика подспудно имела два основания. Первое - увлечения рационализмом немецкой классической философии. В начале 50-х годов Герцен вспоминал: «Социализм нам казался самым естественным силлогизмом философии, применением логики к государству». [141] Второе - попытки привязать социалистический идеал к российской жизни, навести мосты между ним и исторической действительностью, между будущим и настоящим. Ито, и другое определило главную особенность социалистической утопии: с одной стороны, ее достаточно строгую концептуальную разработанность на основе гегелевского учения о диалектике и антропологического материализма Фейербаха, а также на материалах таких наук об обществе, как история и политическая экономия, с другой стороны, попытку связать социалистическое учение с судьбами русской крестьянской общины, в которой был увиден элемент будущего общества. Оба момента были взаимосвязанными и обусловливающими друг друга, но главное, отражавшими состояние общественного сознания и социально-экономической ситуации в стране. С критики западных утопий обозначился перелом в мировоззрении приверженцев социализма: на место увлечения его идеями приходит сознательное их усвоение с целью превращения учения о социализме в «die Philosophie der That» («философию действования»). Это было уже первым шагом на пути отхода от просвещения в вопросах социального моделирования. И именно в это время под воздействием европейских революций и определенных разочарований в прежних социалистических утопиях Герцен и Огарев разрабатывают теорию, давшую утопической мысли феномен, получивший название «русский социализм», соединившего вольную, свободную мысль с идеями социализма, а со временем с революционно-демократическим движением России.
Первоначально представления о грядущем социальном переустройстве были весьма неопределенны. Но уже в начале 40-х годов их социалистические воззрения оформляются концептуально и из писем и дневников переходят в философскую публицистику. Герцен и Огарев создали своеобразную историософскую конструкцию, явившуюся ответом на социально-политические запросы национального развития страны. За два года до смерти Герцен дал ей следующее определение: «Мы русским социализмом называем тот социализм, который идет от земли и крестьянского быта, от фактического надела и существующего передела полей, от общинного владения и общинного управления, - и идет вместе с работничьей артелью навстречу той экономической справедливости, к которой стремится социализм вообще и которую подтверждает наука». [142]
В поисках обоснования социалистического идеала Герцен и Огарев, следуя сенсимонистской традиции, обращаются к опыту Французской революции. Центральной идеей становится признание ее исторически-закономерного характера: Французская революция рассматривается как результат «болезни политического тела Франции», которое было «не в уровень с веком». Однако ее стихийный размах, разрушительный характер последствий навевали на мысль, скорее о ее неразумности, нежели о целесообразности, убеждали в пагубности насилия как средства решения социальных задач. Уже в первой своей статье «О месте человека в природе» (1832) Герцен определяет якобинскую диктатуру как «темный кровавый терроризм». Незадолго до смерти в письме «К старому товарищу», которое явилось своеобразным духовным завещанием мыслителя следующим поколениям, Герцен подтвердит свою верность этой идее. «Я не верю в серьезность людей, предпочитающих ломку и грубую силу развитию и сделкам. Проповедь нужна людям, - проповедь, неустанная, ежеминутная, - проповедь, равно обращенная к работнику и хозяину, к земледельцу и мещанину. Апостолы нам нужны прежде авангардных офицеров, прежде саперов разрушения, - апостолы, проповедующие не только своим, но и противникам», - скажет он. [143] Это отношение к насильственным методам социальных преобразований позже будет перенесено и на пролетарскую революцию. Хотя для разрушительной силы последней найдется объективное основание: «пролетариат будет мерить в ту же меру, в которую его мерили», - скажет Герцен; но именно поэтому новые заповеди явятся «при зареве горящих дворцов, на развалинах фабрик и присутственных мест».