Позднее, когда редакционные комиссии подготовили сводные проекты закона, Унковский еще раз выступил с их критическим анализом в «Соображениях по докладам Редакционных комиссий», напечатанных Герценом в последней 9-ой книжке «Голосов из России». Здесь он подчеркивал, что крестьянский вопрос как ключевой в серии преобразований гражданского общества невозможно решить, пока сохраняется современная система управления, основанная на крепостном праве и пронизанная снизу доверху произволом, «Система управления, или лучше сказать злоупотребления властью, - по словам Унковского, - так сильна и последовательна, что она покрывает собою всю Россию, не оставляя ни одного живого места для разумно свободной жизни. При этой системе нигде нет права и господствует один низкий, необузданный произвол, уважающий только деньги и общественное положение. При ней если и встречаются на службе благородные личности, то они ничего не могут сделать. При хорошем и дурном начальнике губернии идет за ничтожным изъятием один и тот же порядок /…/. Дело в самой системе управления, - заключает он, - а не в ее применениях». [242]
Смерть Ростовцева, служившего своеобразной преградой между консерваторами и императором, нанесло существенный урон делу либерального завершения реформы. Это проявилось в первый же момент, когда вместо него на пост председателя Редакционных комиссий был назначен престарелый гр. Панин, типичнейший представитель консерватизма николаевских времен, законник- буквоед. Это назначение символизировало подмеченный Герценом очередной «зигзаг» в политике императора «слева-направо». На фоне развернувшихся придворных интриг и страстей, кипевших в губернских дворянских собраниях, по свидетельству современников, только народ сохранял великую выдержку и терпение. «Эта стихийно- грозная и внушительная, несмотря на безмолвие, всенародная демонстрация, - при всей кажущейся безобидности и бессилии дававшая понять, кому нужно, что отныне с крестьянским вопросом шутить нельзя и во что бы то ни стало нужно решить в народном духе, т.е. не иначе как с земельным наделом, - имела огромное влияние на исход дела», - пишет либерально настроенный исследователь проблемы Г.Джаншиев. [243] Ту же мысль разделяет и М.Е.Салтыков-Щедрин: «Вникните в смысл этой реформы, в историю ее утверждения, - обращался он к современникам, - и вы убедитесь: во 1-х, что, несмотря на всю забитость и безвестность, одна только эта сила (народа) и произвела эту реформу, и во 2-х, что, несмотря на неблагоприятные условия, она наложила на реформу неизгладимое клеймо свое, успела найти себе поборников даже в сфере ей чуждой». [244]
Ожидание реформы слишком затянулось - напряжение достигло критической точки, и это почувствовал Александр, повелевший закончить подготовку реформы и сопровождающий ее манифест к началу года. Редакционные комиссии закончили свою работу и были закрыты 10 октября 1860 года. Все дела по завершению и осуществлению реформы перешли к Главному комитету. 5 февраля 1861 был составлен проект Манифеста, к этому же времени были подготовлены «Основные положения закона». 19 февраля 1861 года в шестую годовщину своего восшествия на престол Александр II подписал Манифест. Но история крестьянской реформы на этом не закончилась. Страх:, охвативший императора и придворную клику, породил абсурдистскую ситуацию: вместе с секретной публикацией Манифеста, который должен был возвестить «светлый праздник» русского народа, власти поставили на ноги всю полицию, придав ей войска и на всякий случай заготовили на съезжих дворах больших городов розги. О сроках объявления свободы была специально запущена дезинформация. Академик и цензор А.В.Никитенко в своем дневнике под 18 февраля записал: «Умы в сильном напряжении по случаю крестьянского дела. Все ожидали Манифеста о свободе 19 числа. Потом начали ходить слухи, что он на время отлагается. В народе возбудилась мысль, что его обманывают».