После смерти Александра III заметно активизировалось земство, призывавшее нового императора Николая II «повернуться лицом к реформам». Земцы рассчитывали на склонность царя (по молодости) к либеральным идеям. Но ошиблись, впрочем, как уже бывало. Все надежды были развеяны речью Николая II, произнесенной 17 января 1895 г. Ситуация вызвала резкий протест прогрессивных общественных кругов. В своем «Открытом письме Николаю II» П.Б.Струве предупреждал о неизбежном падении самодержавия, если оно не прекратит отождествлять себя с бюрократией. По сути, начался период открытой конфронтации царизма с народом и интеллигенцией. Доверие общества к нему быстро таяло. Мысль о том, что прогресс России возможен при самодержавии, стала рассматриваться как недомыслие или измена, ибо для многих становилось очевидно, что «износившееся самодержавие обратилось в игрушку в руках шайки людей, преследующих исключительно свои личные интересы» (Чичерин).
Самодержавие было заклеймено как такое же абсолютное зло, подлежащее уничтожению, каким до «великих реформ было крепостничество», - вспоминал позднее В.А.Маклаков. [253] Поколение 90-х годов начинало видеть в нем стену, о которую разбились попытки работать на благо народа. Для активного большинства общественности оно становилось Карфагеном, который надо было разрушить. Жаждали «нового слова», им стало требование «Долой самодержавие!».
Наиболее громко после народников его произнес марксизм, но он обращался не ко всем, к тому же пропагандируемые им и реализуемые в революционной практике средства многих отталкивали. «Быть услышанным» больше шансов оказалось у либералов, часть которых начала быстро «леветь». В «новое слово» они внесли поправку, выдвинув требование конституционализма на основе народного представительства в качестве программного требования, и провозгласив идею правового государства одним из «политических заданий». На этом фоне в либеральном движении наметились некоторые сдвиги, хотя часть его, особенно земская среда, которая в 90-е годы не намеревалась выступать против правительства, еще надеялась на возможность реформации старого строя без разрушения его основ. Можно сказать, что либерализм проявлял себя чаще в умонастроениях, в сфере эмоциональной жизни, нежели в социальной практике и мотивации правительственных чиновников.
К концу 90-х годов положение дел несколько изменилось, чему в немалой степени способствовали расправа над земством, учиненная министром внутренних дел В.К.Плеве, и последовавшие один за другим земские съезды, ознаменовавшие по сути раскол в либеральном движении. Наряду с выделением ортодоксально-либерального ядра (Д.Н.Шипов, М.А.Стахович, А.С.Хомяков) образовалось и стало набирать силу конституционалистское направление (П.И.Новгородцев, П.Б.Струве, П.Н.Милюков, С.Л.Франк), ставшее сначала ядром «легального марксизма», а позже оформившееся в либерально- конституционную партию. Появление «Союза освобождения» и «Союза земцев-конституционалистов» с печатным органом «Освобождение» в 1902 г. в Штутгарте под редакцией Струве организационно оформило этот раскол и положило начало процессу партийного оформления либерального движения, целью которого объявлялась организация либерально-умеренного крыла русского общества. Правда, удержаться на позициях «социального нейтралитета» оказалось очень трудно.
Все эти процессы вызвали выделение внутри либерализма особого направления - нового либерализма, объявившего своим политическим кредо конституционализм на основе представительной демократии. Как отмечал П.И.Нов- городцев, «тот преимущественный интерес, который ранее принадлежал конституционной монархии, считавшейся наилучшим воплощением идеала правового государства для России, теперь постепенно переходил к представительной демократии… центр тяжести был перенесен на вопросы внутренней организации управления и представительства»; [254] актуализировались вопросы политического моделирования и его связи с социальным реформированием. Это означало отход от политических предпочтений дворянского либерализма пореформенного времени, ориентированного на деятельный контакт с самодержавием, для которого консерватизм, как уже об этом говорилось, был как бы вторым лицом. (Большинство русских либералов в этот период были скорее либеральными консерваторами, чем либеральными демократами.)