Другим важнейшим источником религиозной легитимации самодержавия стал цикл текстов, завершившихся известной идеологемой «Москва - третий Рим», которую обычно связывают с именем старца Филофея. Она явилась весьма своевременным ответом на резко изменившуюся политическую ситуацию - падение Византии, приведшее к определенной «бездомности» православия. В своих посланиях великому князю Московскому Филофей выразил ее в соответствии с господствовавшим в то время миропониманием и духовными запросами общества. Он писал царю: «Храни и внимай благочестивый царь тому, что все христианские царства сошлись в одно твое, что два Рима пали, а третий стоит, четвертому же не бывать» (выделено мною. - Л.Н.). [25] Эта формулировка и стала классическим выражением идеоло- гемы «Москва - третий Рим». Ее своевременность и уместность привели к тому, что она была принята на вооружение и способствовала идеологическому укреплению великокняжеской власти, ее перерастанию в царскую власть, идеологически подготавливала этот процесс. Она «так верно воспроизводила общий смысл эпохи, так точно угадывала настроение современников Филофея, что скоро была усвоена даже правительственными сферами и вошла в государственные акты», - отмечает исследователь проблемы И.Кириллов. [26]
Короче, религиозная легитимация самодержавия великокняжеской, позже царской власти стала своеобразным «категорическим императивом». Подтверждением тому может служить открытая полемика Ивана Грозного с князем Андреем Курбским. Грозный обвиняет своего вчерашнего сподвижника с его друзьями в измене, в посягательствах на авторитет царской власти, в частности на попытки ограничить самодержавие «советом ближних бояр», которых, по словам Курбского, «самому царю достойно любить и слушаться как своих руководителей». Напротив того, Грозный убежден, что всякая власть от Бога, даже если она приобретена насилием (значит, того восхотел Бог), и следовательно, всякой власти покоряться должно. Свою власть Грозный считает вдвойне законной - по Божьему изволению и праву рождения. С гордостью он воспроизводит свою генеалогию, берущую начало от святого Владимира и Александра Невского, как основание легитимности своей власти». На защищаемую Курбским идею ограничения царской власти советом ближних бояр Грозный отвечает ссылкой на историческую традицию: «Русские же самодержцы изначала сами владеют своим государством, а не их бояре и вельможи!». [27] К этой мысли он возвращается неоднократно и настаивает на таком понимании самодержавия, когда царь сам строит свое государство, имея не номинальную, а реальную власть. Подданные же должны безоговорочно повиноваться своему повелителю. При этом он отметает обвинения в жестокости, которые ему предъявляли Курбский и другие современники, а позднее и потомки, так как жестокость, как деяние несправедливое, имеет смысл там, где обозначены пределы власти, самодержавие же, в понимании Грозного, в принципе отрицает их. Поэтому судить поступки самодержца дано ему самому да Богу, перед которым он даст ответ на последнем суде. Таким образом, религиозная легитимация является одним из важнейших аргументов самодержавия, без нее оно просто немыслимо. Огромную роль она сыграла в ранний период формирования государственности, когда церковь служила едва ли не единственной идеологической силой, обладая к тому же хорошо разработанными технологиями. Но и сами великие князья и цари Московские потрудились на этом поприще не мало.
Важнейшим механизмом легитимации самодержавной власти является наследственный принцип ее передачи. Утверждение его прошло путь долгий и трудный. Он пришел, как мы отмечали, на смену родовому «лествич- ному» праву. Затем в северо-восточной Руси он уступил место удельному обычаю, когда умирающий князь делил свое княжество-вотчину между всеми сыновьями, выделяя им города-уделы, которые в свою очередь дробились при следующем завещании. К тому же система наследования осложнялась и тем, что столы и удельные княжества зачастую не наследовались, а добывались. Правда, уже московские князья стремились преодолеть этот обычай, завещая по духовной старшему из сыновей большую и лучшую долю и оговаривая удельное владение младших послушанием «во всем» старшему брату. В результате такой сознательно «конструктивной» политики духовные грамоты (завещания) утратили свое значение уже при Иване III. Обычай закрепил самодержавное начало с первородством. Но только Павел I придал этому обычаю законодательный характер.