Возражая всему старому либерализму, Новгородцев оценивал приведенный тезис Чичерина, как одну из коренных ошибок правосознания XIX века, и доказывал, что, ставя целью права охрану свободы и отделяя от этого потребность в восполнении средств, старая теория забывала, что пользование свободой может быть парализовано недостатком средств. Вот почему, хотя «задача и сущность права состоит действительно в охране личной свободы, но для осуществления этой цели необходима и забота о материальных условиях свободы: без этого свобода некоторых может остаться пустым звуком, недосягаемым благом, закрепленным за ними юридически и отнятым фактически». [281]
Во имя гарантии свободы и достоинства личности - и как человека, и как гражданина (государство должно взять на себя заботу о материальных гарантиях свободы и в первую очередь в этой связи обеспечить на деле (принципами гражданского общества) право каждого на достойное существование, которое есть первейшее в системе правовых норм и непосредственно связано с практическими реализациями принципов демократии в общественной жизни. «Если есть какая-либо яркая и отличительная черта того нового воззрения, которое все более дает себя знать в различных общественных заявлениях, так это именно - признание за указанным правом не нравственного только, но юридического значения, - писал Новгородцев. - В этом случае на наших глазах совершается один из тех обычных переходов нравственного сознания в правовое, которыми отмечено прогрессивное развитие права. И, быть может, у нас в России ранее, чем где-либо, этому новому виду права суждено получить ясное принципиальное признание». [282] К сожалению, ожидания Новгородцева не оправдались. И сегодня социальная политика в стране игнорирует не только нравственное, но и юридическое значение этого требования. Между тем, повторим, оно есть исходный принцип либерализации общественной жизни, моделирования социальных изменений и их последствий в условиях трансформации социальных институтов на пути к демократизации. Оно есть и гарантия для верховной власти - от искушения и соблазнов, которые открываются стихией перестроечных реформ.
Итак, идея права (подчинения всех без исключения закону) дополнялась в новом либерализме идеей блага. Важно, что благо мыслилось как средство, обеспечивающее реальное равенство всех перед законом и уже по одному тому, как оправдание гегемонии закона, и в этом смысле - как орудие права. Соединение идеи права с идеей блага придавало толкованию права социальный смысл. (Еще одно основание для интерпретации новой идеологии именно как социального либерализма.)
Обращение к идее блага, таким образом, вносило коррективы в модель правового государства: во-первых, она не исключала государственного регулирования экономики с целью ориентации ее на человека и культуру, чего не принимал старый либерализм; во-вторых, эта модель освобождала понятие права от чрезмерного формализма, чего не хватало старому либерализму, причину чего новые либералы усматривали в ограниченности его философской конструкции.
Последняя основывалась, считали они, на «механической концепции общества», в рамках которой общество рассматривалось как «агрегат одинаковых атомов-граждан», которые, будучи поставлены в одинаковые условия, дадут максимум возможной энергии, поэтому при определении границ свободы и равенства всегда имеющееся между людьми различие (общественное, индивидуальное) не учитывалось. Этой концепции новые либералы противопоставили более органичное понимание общества как живой цельности, как единства многообразия, в котором каждый человек отличен от другого, занимает свое особое и незаменимое, т.е. индивидуальное место. Сфера личных прав интерпретировалась как своеобразная «непроницаемость отдельной личности для любого другого», важнейшим условием которой признавалось наличие минимума благополучия. Именно оно расценивалось как гарантия против любых попыток превращения человека в орудие чужой воли. Другими словами, предлагаемая интерпретация «непроницаемости личности» предполагала правовую и материальную защиту индивидуальности, придавая в глазах государства ее безусловной ценности «Юридический статус». Тем самым понятие равенства освобождалось от «привкуса фактической одинаковости» и очищалось до «понятия равноценности фактически различных между собой личностей».