— Ща снаряжу вас к Петровичу — кочегарами! — пригрозил Колобков.
— Да на фуя мне кочегары на дизеле? — пожал плечами механик, снова берясь за костяшки. — Ты, Иваныч, мне лучше стопочку налей. А то у меня запасы уже того… насухо…
— Ну ты даешь, Петрович, — уважительно посмотрел на него Колобков. — Мы ж только вчера из Лиссабона вышли! Ты разве там не отоварился?
— Ну так надо же мне плавание обмыть как следует? — задал риторический вопрос Угрюмченко. — Я, может, последний раз в море вышел!
— А это уж от тебя зависит! — развел руками Петр Иванович. — Я, Петрович, теперь каждое лето так отдыхать буду — проявишь себя с хорошей стороны, и в следующий раз найму. Да и еще всякое там — рыбалка, то, се… Вон, к Гюнтеру в гости плавать будем.
— О, вряд ли, Мюнхен по вода не доплыть! — рассмеялся немец. — Надо лететь самолет, или ехать поезд… Или автомобиль.
— Я с вами, Петр Иваныч, больше не поплыву! — решительно заявила Матильда Афанасьевна. — Так и знайте!
— Да что вы гав… говорите? — обрадовался зять. — Какое сча… огорчение! Василь Василич, может, нам повернуть, пока еще не далеко, а? Высадим Матильду в Лиссабоне, а сами… и-эх!.. да без Матильды я хоть в кругосветку готов!
— О, круглосветное плавание? — заинтересовался Грюнлау. — Это быть весьма интересный приключений, я бы не отказаться от такой отпуск. Думай, Клаус справиться с дела и без меня — он есть хороший заместитель. Петер, ты серьезно говорить насчет круглосветный путешествий?
— Если только Матильду высадим, — хитро покосился на тещу Петр Иванович.
— Петя! — возмутилась Колобкова. — Никуда мы маму не высадим! Мама, ну успокойся, не плачь!
Матильда Афанасьевна недоуменно посмотрела на дочь. Плакать она даже не думала. Выдавить из нее слезу могло только одно средство — резаный лук. Ну, правда, еще она однажды всплакнула в далеком детстве — во время просмотра «Чапаева». Вряд ли стоит уточнять, на каком именно моменте.
— Петр Иваныч, я вам еще сегодня понадоблюсь? — спросил Сергей, вставая из-за стола.
— Ты куда это, Серега, мы ж еще пулю не дописали! — возмутился шеф.
— Поздно уже — солнце почти зашло…
— А мы вот сейчас лампочку зажжем… Василь Василич, у тебя там как — порядок? Смену прислать?
— Да пора бы! — оживился штурман, уже клевавший носом.
Поскольку Фабьеву, как и любому другому, требовалось спать и есть, за штурвалом он стоял отнюдь не круглосуточно. За время плавания он успел обучить начаткам судовождения и Сергея, и супругов Колобковых, и Грюнлау, и старшую дочь Светлану, и даже тупоголовых Гену с Валерой. Обучал он просто: держать штурвал точно так, не отпускать, не отходить, смотреть на компас, и если хоть что-то будет не в порядке — срочно звать его, где бы он ни был.
Профессия рулевого все же не самая сложная в мире, а на «Чайке» все было устроено предельно просто — эта скорлупка не зря стоила бешеных деньжищ. Разумеется, имелась новейшая система спутниковой навигации, имелся и «авторулевой» — прибор, удерживающий судно на заданном курсе, учитывающий снос от течения, ветровой дрейф и еще кучу всего. Но старый штурман в этом отношении отличался редкой несгибаемостью — все делал строго по уставу. А в уставе говорится, что руль пустым быть не имеет права — приборы приборами, но вахту кто-то нести должен! Фабьев и без того страдал, что не может организовать правильную вахтенную службу — попросту не хватало квалифицированных членов экипажа. Он сам, да Петрович — вот и все профессиональные моряки.
— Ладно, завтра допишем… — сладко потянулся Петр Иванович, бросая взгляд на листок, перечеркнутый крест-накрест. — Все, баиньки… Принимай смену, Василь Василич! А экватор скоро?
— Еще почти неделя, — ответил штурман, передавая руль Гене — сегодня была его очередь стоять ночную вахту. — Вахту сдал!
— Вахту принял! — пробасил телохранитель, занимая его место.
Вообще, по уставу рулевой не имеет права отойти от руля, прежде чем вахтенный помощник капитана (или сам капитан) подаст команду. Но поскольку «капитан» Колобков в этих правилах не разбирался, а его единственным помощником был все тот же Фабьев, обычный порядок пришлось изменить. Хотя старому штурману это очень не нравилось.
— Так держать! — приказал он, прикрывая глаза.
— На румбе тридцать градусов! — послушно отозвался Гена, бросив взгляд на компас. Это он уже выучил.
Разумеется, Фабьев спал прямо тут, в раскладном кресле, которое самолично поставил в первый же день. Он с крайним трепетом относился к вверенному судну, и наотрез отказывался ночевать в каюте. Мало ли что эти сухопутные крысы тут натворят без него? Первые дни плавания он вообще дремал только урывками — никому не доверял.