К середине ночи пассажиры «Чайки» начали просыпаться. Хотя до рассвета еще оставалось больше двенадцати часов. За обеденным столом все чувствовали себя ужасно неловко — никто не привык завтракать, когда за иллюминаторами царит беспросветная мгла. Ее отчасти рассеивали только легкие зарницы высоко в небе — большие сгустки тепория, находясь в темной фазе, иногда вспыхивали на какой-то миг.
— Серега, а я вот вчера насчет штукатура не понял, — вернулся к запавшей в душу теме Колобков. — Что общего-то?
— Совершенно ничего… — равнодушно ответил Чертанов, ковыряя холодную овсянку.
Дизельный генератор после шторма забарахлил, и завтрак остался наполовину сырым. Угрюмченко уже целый час копался в его недрах, но с одной рукой ему приходилось нелегко. Правда, Колобков выдал ему в полное распоряжение Вадика с Гешкой — все-таки по труду у близнецов были пятерки. А школьный трудовик гонял своих подопечных самым суровым образом.
Впрочем, Петрович ему ничем не уступал.
— Щетка сломалась… — ворчал механик, стараясь встать на четвереньки так, чтобы не побеспокоить загипсованную руку. — Кабель прохудился… Шов разошелся… Ты, тот, что потолще, дай-ка сварку.
— Это он тебе, — заявил Вадик.
— Нет, тебе, — отпарировал Гешка.
— Сварку!
— Ты толще!
— Ни фига, ты!
— Сварку!
— Я с Нового Года на два кило похудел!
— А я на три!
— Сварку!!!
— Да ты в дверь не пролезешь!
— А ты в ворота!
— [цензура] мать, где сварка?!! — не выдержал Угрюмченко. И испуганно зажал рот рукой — как уже упоминалось, жена хозяина не выносила мата.
— А-а-а… — довольно заулыбались близнецы.
— Чур, договор, — прищурился пожилой механик. — Вы, черти, не говорите маме, что я вас учу всяким словам, а я не говорю папе, что вы мне ни хрена не помогаете. Идет?
Близнецы переглянулись и кивнули:
— Идет.
— Тогда ты принеси сварку, а ты держи фонарь.
Ремонт затянулся часа на три. Петрович в маске сварщика ползал на корточках, с трудом управляясь со сварочным аппаратом одной рукой. Вторую, неряшливо загипсованную, он прижимал к груди. Вадик держал баллон, а Гешка — фонарь. Причем как бы он его ни держал, механик все равно требовал не придуриваться и направить свет так, чтобы ему было удобно. Хотя такая позиция попросту отсутствовала.
— Черти, скажите кэпу, чтоб не раскачивал посудину! — крикнул Угрюмченко из недр машинного отделения. Оттуда слышался шум сварки и летели искры. — Если у меня сейчас шланг дернется, совсем без рук останусь!
— Ты думаешь о том же, о чем и я? — задумчиво спросил Гешка, глядя на генератор.
— Ага. Давай ему шланг тряхнем!
— Я вам тряхну! — приглушенно прокричал механик. — Не майтесь дурью, черти, лучше держите фонарь правильно! Одно вам дело доверил, и то не справляетесь! Вот я вашему папке скажу, он вам ремня всыпет! Ну все, вроде работает…
Лампочка в кают-компании наконец-то перестала моргать и засветила ровно. Колобков поднял голову и удовлетворенно хмыкнул:
— Да, рано еще электричество на свалку списывать… Матильда Афанасьевна, а в холодильничке пиво еще осталось?
— Осталось, — каким-то очень добрым голосом ответила теща. — Только недолго вам радоваться, Петр Иваныч! Кончится скоро ваше пиво, а нового вы тута не купите!
— А-а! — тоненько взвизгнул Колобков при мысли о таком ужасе. Но тут же успокоился: — Вы меня зря не пугайте, Матильда Афанасьевна! Пива я в Лиссабоне на две недели взял, а мы сейчас старичков до дому подбросим, и обратно домой! С полным трюмом брильянтов! Будете себя хорошо вести, я и вам брильянтовый ошей… ожерелье подарю.
— Да я из ваших рук хлеба кусок в голодный год не возьму! — возмутилась теща. — Лучше помирать буду!
— Ой ли? — ехидно прищурился зять. — То-то вы, гляжу, прямо с голоду пухнете за мой счет-то. Или это вы на свою пенсию икорку черненькую сейчас трескаете?
Матильда Афанасьевна поперхнулась черной икрой, которую действительно наворачивала столовыми ложками, и свирепо уставилась на своего вечного врага. Тот ответил таким же взглядом. Их жена и дочь нерешительно переводила глаза с мужа на маму, размышляя, кого поддержать на этот раз. Обычно она старалась лавировать между противоборствующими стихиями, создавая у каждого иллюзию, что стоит именно на его стороне.
Однако на этот раз перебранка затухла в самом начале. Из ходовой рубки донесся крик штурмана: