– Я обойдусь без воды.
– Да пошел ты!.. – озлился Хопкинс. – Наглел время героя строить! Ты такой же, как мы, ничуть не лучше! Заруби это себе на носу!
– Но мне правда не хочется пить…
– Тогда твою долю выльем в песок! – не сдавался Хопкинс.
– И я тоже пить не стану! – поддержал я его.
Вдвоем мы сломили сопротивление Ничейного. Он получил свой глоток воды, но запас наш на том и иссяк. Ивонна не догадывалась, что мы подносим к губам пустую флягу, и нам удавалось держать ее в заблуждении. Без воды, под палящим солнцем – мука адова, зато у Ивонны оставалось еще целых поллитра воды, когда наконец вдали показалось отрадное для глаз темно-зеленое пятно. Оазис Азумбар!
А мы даже говорить не могли, только шепотом: язык потрескался, горло распухло от жажды. И все же мы не забывали время от времени подносить к пересохшим губам пустую фляжку.
– Здесь и расположимся лагерем, – неузнаваемо хриплым голосом выдавил из себя Альфонс Ничейный.
Ивонна бодро соскочила наземь, а вот в нас особой прыти не наблюдалось. Я нечаянно обронил свою фляжку, колпачок отскочил и покатился прочь.
– Вода! – испуганно вскрикнула Ивонна и проворно подхватила фляжку, откуда не вытекло ни капли. Изумлению ее не было границ, а мы не решались взглянуть друг на друга. Девушка сунула внутрь палец, ощупала горлышко фляжки – разумеется, оно было сухим, суше не бывает. Ивонна вскинула на нас взгляд, ласковый и грустный; глаза ее наполнились слезами.
– Вы… отдали мне… всю воду?
– Какие пустяки… Не о чем говорить… – Мне и правда не приходило на ум ничего путного.
Она стиснула мою руку в ладонях.
– Смогу ли я когда-нибудь расплатиться с вами за все… что вы для меня сделали?
Альфонс Ничейный возился с верблюжьим седлом, а Хопкинс буркнул нечто вроде того, что мы, мол, в свое время предъявим счет, и прикинулся сердитым. Но Ивонна подошла к нему и нежно обхватила руками его заросшую щетиной физиономию.
– Сколько бы вы ни притворялись, уж я-то знаю, что вы – истинный рыцарь и мушкетер.
– Я бы попросил не обзываться тут по-всякому!.. – взъерепенился было Хопкинс, но Ивонна внезапно чмокнула его в щеку. Наш Чурбан зарделся, что твоя красная девица, и даже икнул на нервной почве.
Глава одиннадцатая
1
Хочешь не хочешь, а вечером во что бы то ни стало надо было пробраться в оазис. Играть в «орел и решку» на сей раз не требовалось: в Немас-Румбе рискованную задачу взял на себя Хопкинс, стало быть, теперь очередь была за нами. Хопкинс поначалу требовал «отставить эти штучки» (раз и навсегда!), но затем вынужден был уступить.
– Берегите себя… – шепнула Ивонна и обняла меня.
– Не время разводить телячьи нежности! – тотчас вмешался Ничейный. – Пошли!
Я проверил, в порядке ли мой револьвер, а Альфонс тем временем припал к ручке Ивонны. Припал и не отпадал целую минуту, и мадемуазель гладила его по головке.
На эти телячьи нежности время нашлось!.. Ну, что вы скажете?
По пути к оазису я решил кое-что выяснить.
– Помнишь, еще в Мансоне ты рассказывал мне о письме, где мадемуазель Ивонна якобы упоминала обо мне?
– А?… Что?
– Так вот она утверждает, будто бы писала тебе всего один раз!
– В самом деле? – удивился он. – Ох уж эти женщины!
– Хватит пудрить мне мозги! Выходит, подловил приятеля на крючок?
– Чудак ты, право! Ивонна не из тех, кто с первой минуты выдает объект своих чувств!
– Нельзя ли пояснее?
– Тебе как писателю следовало бы знать, что светские барышни отличаются сдержанностью. Даже, я бы сказал, скрытностью.
Нашел кого учить! А то я без него не знаю…
– Уж не воображаешь ли ты, будто мадемуазель бросится тебе на шею и начнет объясняться в любви? Да если на то пошло, сегодня я наслушался от нее упреков за то, что выболтал ее заветную тайну!
– Правда, что ли?
– К чему мне врать? А вот с твоей стороны некрасиво домогаться признания девушки столь бестактным образом!
Стыд и позор выслушивать нравоучения от какого-то Ничейного! Мог бы и сам сообразить, на то ты и писатель.
– Думаешь, она кокетничает со мной?
– Вот уж нет! Просто ей хочется получше узнать человека, которому она намерена отдать свое сердце.
– Но с тобой она… вроде как ласкова…
– Писатель, знаток человеческих душ, ты меня удивляешь! Разве тебе не доводилось слышать, что женщина старается вызвать ревность в том, кто ей мил? Будь она влюблена в меня, держалась бы ласково с тобой.
Как это я своим умом не допер!