Словом, так обстояли дела на тот момент, когда Хопкинс хитростью выманил у капрала неожиданно пришедшее на его имя письмо…
5
А в письме содержались удивительные новости. Судите сами!
«Глубокоуважаемый господин Тор!
Странная случайность, связавшая Ваше имя с трагедией моего несчастного брата, показалась мне достаточной причиной обратиться к Вам, хотя мы незнакомы. Последнюю весть о себе мой брат, Франсуа Барре, подал из форта Мансон. При попытках разузнать что-нибудь о его дальнейшей судьбе я познакомилась с неким господином Буланже из военного архива. Странное совпадение, а может, неисповедимый Божественный Промысел, но… оказалось, что мой несчастный брат семь лет назад записался в Легион вместе со своими двумя приятелями, одного из которых звали Тор, а другого – Питмен. Так вот, после встречи с господином Буланже мне и пришла мысль написать Вам и узнать, уж не тот ли самый вы господин Тор, кто был другом моего брата. Если мои предположения верны, умоляю, напишите, что сталось с моим братом. Мне известно, что три года он отбыл заключенным в Колом-Бешаре (в наказание за побег), затем примерно год слал весточки из Мансона, после чего пропал бесследно. Полагаю, в форте должны сохраниться какие-то сведения о его дальнейшей судьбе. Очень прошу сообщить мне, а я найду способ отблагодарить Вас от всего сердца. Вместе нам наверняка удастся достичь большего, нежели действуя поодиночке. Остаюсь в надежде на Вашу любезную помощь
Мы приумолкли, письмо затронуло нас искренностью чувств. На наше счастье, Левина вывели во двор на прогулку, и можно было обсудить все без помех.
– Эта дамочка может сыграть важную роль в твоем деле, – сказал я Хопкинсу и, как всегда, оказался прав.
– Кто же этот господин Буланже? – размышлял вслух Хопкинс.
– Это настоящее имя Турецкого Султана, – сообщил Альфонс Ничейный.
– Да что ты говоришь!
Признаться, даже я был удивлен. Вот ведь какие подробности выясняются после двух десятков лет дружбы!
– Кто бы мог подумать, что у него вообще есть имя! – удивился Чурбан.
– Все складывается для Хопкинса удачно, – продолжил Ничейный. – Ведь если мы разыщем этого Франсуа Барре, тогда нетрудно будет доказать, что Тор и наш Чурбан – не одно и то же лицо.
– Лучше бы нам не встревать в это дело! – опечалился Хопкинс. – В результате опять угодим за решетку.
– Как это «не встревать»? Можно ли отказать даме в просьбе! В конце концов, мы солдаты.
– И джентльмены, – добавил я.
– Вот в этом я не уверен, – пробормотал Чурбан Хопкинс.
Тем временем возвратился с прогулки наш собрат по заключению.
– По-моему, – тотчас вмешался он в разговор, – истинным джентльменом можно считать того, кто не накладывает картофель в ту же тарелку, с которой ест мясо, – лишь бы гарнир пропитался мясным соком.
– Не знаю, не знаю! – возмутился Хопкинс. – Мне редко доводилось есть из тарелки.
– Не о том речь! – одернул нас Альфонс Ничейный. – Главное – узнать, куда подевался этот Франсуа Барре.
– Он сейчас в Игори, – сказал Левин.
– Что-о?! Так вы знакомы с Франсуа Барре?
– Это мой лучший друг. Во всей роте не нашлось ни единого человека, который имел хотя бы отдаленное представление о том, что такое омлет с помидорами а-ля Тюрбо! А Франсуа едал это блюдо. Сей факт скрепил нашу дружбу навеки.
– И где же он, этот ваш друг? – Мы замерли, с волнением ожидая ответа.
– Я ведь уже сказал: в Игори. Это будущий узловой пункт на той железной дороге, которую сейчас прокладывают у Конго. Франсуа сослали туда в наказание, поскольку он совершенно ослаб и внутренне сломался. Его обуяло так называемое тихое помешательство, которое отличается от буйного тем, что человек безо всякого сопротивления устремляется навстречу смерти.
– Как это?
– А вот так. Берем отдаленный, захолустный гарнизон, – начал Левин, словно пересказывая кулинарный рецепт. – Засовываем туда слабохарактерного человека и поджариваем на медленном огне Сахары. Жаркое – при малейшем неповиновении капралу – может быть тотчас обглодано до костей. Классический случай в подаче а-ля Левин.
– А теперь извольте подать так, чтобы нам стало понятно! – взвился Чурбан. – Иначе отвешу оплеуху а-ля Хопкинс, и башка затрещит, как у а-ля контуженного.
– Мы с Франсуа Барре сидели вместе в Колом-Бешаре, – хладнокровно продолжил Левин. – Он угодил туда тремя годами раньше, за побег из оазиса Ракмар. Слабый, утративший надежду человек, он уже не первый год тянул подневольную лямку. За мной числился побег из Могадора, покинутого мною по причине неутолимого желания вкусить речных раков под вустерским соусом.
– Это не существенно!
– Так может рассуждать лишь тот, кто в подобных вещах ничего не смыслит. Речные раки – пресные и безвкусные, без вустерского соуса их в рот не возьмешь.
– Продолжайте.
– Словом, оба мы вкалывали на каторге, когда приключился туземный бунт и мы подсобили охранникам. Поэтому я получил помилование и был переведен сюда. А Барре к тому времени явно в уме повредился: то ременную пряжку и пуговицы забудет надраить, то на построение опоздает, а как-то раз и вовсе ружье потерял. Прилег отдохнуть среди ночи, оружие снял и забыл, где положил… Приговор трибунала – два года исправительных работ в Игори. Года не прошло, как он отправился туда с последним этапом. Но нас с ним беспременно судьба еще сведет. Барре – аристократ до мозга костей, такой ни за что не опустится до артишоков, обвалянных в сухарях да обжаренных на масле, пускай ими объедаются разбогатевшие выскочки… Из грязи в князи, а вкусы плебейские…
– С тех пор вы не имели сведений о Франсуа?
– Нет.
– И он даже не писал вам?
– Как не писать? Писал, конечно!
– Что именно?
– Почем мне знать?
– Но вы же читали его письмо?
– С чего вы взяли, будто я умею читать?
– И никого (не попросили прочесть? Неужели вам неинтересно, что сталось с вашим другом?
– Где это письмо? – деловито осведомился Альфонс Ничейный.
– На складе. Прежде чем отправить сюда, собрали вещмешок, какой разрешается иметь при себе. В лагерь для проштрафившихся больше пяти кило не пронесешь.
– А письмо?
– Оно в сундучке у меня осталось. А я прихватил всего лишь баранину консервированную, бутылочку сливовой приправы, горчицу, вяленую рыбу…
– Хватит!
– На худой конец – да. Но мне еще посчастливилось раздобыть в столовке две коробки бульонных кубиков.
– Письмо надо заполучить! – сказал я. – Что нам стоит на склад пробраться, а уж там отыскать пожитки Левина – пара пустяков.
– Там же, в сундучке, хранится книга с моими рецептами. Дарю ее вам – пригодится, а мне все равно без надобности, я ведь читать не умею. Но уверяю вас, это единственная стоящая поваренная книга на всем континенте!
– Чтоб ты подавился этой книгой своей… – буркнул я в сердцах.
После столь содержательной беседы мы растянулись на голом, грязном каменном полу – в карцере не полагалось ни коек, ни одеял – и уснули сном праведников в компании неисчислимых полчищ беспокойно шныряющих сороконожек.
6
Факт незаконного проникновения на склад больше нами не обсуждался: сказано – сделаем. Две недели заключения тянулись в безотрадной скуке и лишениях, тюрьма вообще не сахар. По ночам донимал холод, а днем – Левин… Спору нет, по выходе из карцера каждый из нас играючи мог бы запечь целиком рыбу-саблю (с картошечкой, нарезанной а-ля Бродье) или – по желанию клиента – приготовить маринованные яйца под пикантным соусом; более того, если сидение в четырех стенах не доведет нас до крайних мер, можно бы освоить даже сложнейший рецепт пудинга с начинкой из провернутого ливера, но это лишь слегка скрашивало пребывание в карцере.