Де Тревиль был поражён. Такая проницательность, такая искренность вызывали восхищение, но всё же полностью не устраняли сомнений. Чем больше выказывалось превосходство этого молодого человека перед другими молодыми людьми, тем больше было оснований остерегаться его, если де Тревиль ошибался в нём.
— Вы честный человек, — сказал он, пожимая д'Артаньяну руку, — но сейчас я могу сделать для вас только то, что предложил. Двери моего дома всегда будут для вас открыты. Позже, имея возможность являться ко мне в любое время, а следовательно, и уловить благоприятный случай, вы, вероятно, достигнете того, к чему стремитесь.
— Другими словами, сударь, — проговорил д’Артаньян, — вы ждёте, чтобы я оказался достоин этой чести. Ну что ж, — добавил он с непринуждённостью, свойственной гасконцу, — вам недолго придётся ждать.
И он поклонился, собираясь удалиться, словно остальное касалось уже только его одного.
— Да погодите же, — сказал де Тревиль, останавливая его. — Я обещал вам письмо к начальнику академии. Или вы чересчур горды, молодой человек, чтобы принять его от меня?
— Нет, сударь, — возразил д'Артаньян. — И я отвечаю перед вами за то, что его не постигнет такая судьба, как письмо моего отца. Я так бережно буду хранить его, что оно, клянусь вам, дойдёт по назначению, и горе тому, кто попытается похитить его у меня!
Это бахвальство вызвало на устах де Тревиля улыбку. Оставив молодого человека в амбразуре окна, где они только что беседовали, он уселся за стол, чтобы написать обещанное письмо. Д'Артаньян в это время, ничем не занятый, выбивал по стеклу какой-то марш, наблюдая за мушкетёрами, которые один за другим покидали дом, и провожая их взглядом до самого поворота улицы.
Г-н де Тревиль, написав письмо, запечатал его, встал и направился к молодому человеку, чтобы вручить ему конверт. Но в то самое мгновение, когда д'Артаньян протянул руку за письмом, де Тревиль с удивлением увидел, как юноша внезапно вздрогнул и, вспыхнув от гнева, бросился из кабинета с яростным криком:
— Нет, тысяча чертей! На этот раз ты от меня не уйдёшь!
— Кто? Кто? — спросил де Тревиль.
— Он, похититель! — ответил на ходу д'Артаньян. — Ах, негодяй! — И с этими словами он исчез за дверью.
— Сумасшедший! — пробормотал де Тревиль. — Если только… — медленно добавил он, — это не уловка, чтобы удрать, раз он понял, что подвох не удался.
IV.
Плечо Атоса, перевязь Портоса и платок Арамиса
Д'Артаньян как бешеный в три скачка промчался через приёмную и выбежал на площадку лестницы, по которой собирался спуститься опрометью, как вдруг с разбегу столкнулся с мушкетёром, выходившим от г-на де Тревиля через боковую дверь. Мушкетёр закричал или, вернее, взвыл от боли.
— Простите меня… — произнёс д'Артаньян, намереваясь продолжать свой путь, — простите меня, но я спешу.
Не успел он спуститься до следующей площадки, как железная рука ухватила его за перевязь и остановила на ходу.
— Вы спешите, — воскликнул мушкетёр, побледневший как мертвец, — и под этим предлогом наскакиваете на меня, говорите «простите» и считаете дело исчерпанным? Не совсем так, молодой человек. Не вообразили ли вы, что если господин де Тревиль сегодня резко говорил с нами, то это даёт вам право обращаться с нами пренебрежительно? Ошибаетесь, молодой человек. Вы не господин де Тревиль.
— Поверьте мне… — отвечал д'Артаньян, узнав Атоса, возвращавшегося к себе после перевязки, — поверьте мне, я сделал это нечаянно, и, сделав это нечаянно, я сказал: «Простите меня». По-моему, этого достаточно. А сейчас я повторяю вам — и это, пожалуй, лишнее, — что я спешу, очень спешу. Поэтому прошу вас: отпустите меня, не задерживайте.
— Сударь, — сказал Атос, выпуская из рук перевязь, — вы невежа. Сразу видно, что вы приехали издалека.
Д'Артаньян уже успел шагнуть вниз через три ступеньки, но слова Атоса заставили его остановиться.
— Тысяча чертей, сударь! — проговорил он. — Хоть я и приехал издалека, но не вам учить меня хорошим манерам, предупреждаю вас.
— Кто знает! — сказал Атос.
— Ах, если б я не так спешил, — воскликнул д'Артаньян, — и если б я не гнался за одним человеком…
— Так вот, господин Торопыга, меня вы найдёте, не гоняясь за мной, слышите?
— Где именно, не угодно ли сказать?
— Подле монастыря Дешо.
— В котором часу?
— Около двенадцати.