— Неприятности всегда некстати, — осторожно сказала я, — от них не застрахуешься.
— Вы думаете?
— Точно знаю. Так что не мучайте себя бесполезными догадками, давайте лучше пить чай.
Опять я раскрыла тетрадку Валентина Сергеевича. Так, написано, что синий «форд» следил за ним еще раньше, до аварии. И потом Валентин Сергеевич видел его из окна.
Какая-то преступная группа его преследовала, очень детально описан главарь — длинные волосы, близко посаженные глаза… Не сказано только из-за чего бандитам преследовать приличного человека, академика…
Никогда он ни в каком криминале не был замешан, уж в этом я уверена.
Дальше про маму, это мы сейчас пропустим и вот, единственное предложение, «Им никогда не найти…». Не найти чего?
Все, хватит прятать голову под крыло. Про синий «форд» — все правда, видела я вчера и синий «форд», и таинственного Дж. М. «Дом, который построил Джек» — тоже существует.
Что там дальше в стишке?
«А вот человек одинокий и старый» — был человек, это Валентин Сергеевич; «Который гуляет с псом этим парой», — все верно, гуляли они; «Который совсем не имеет хвоста», — уж это точно, с хвостом у Горация сложно. И ведь Валентин Сергеевич нарочно нарисовал Горация, чтобы у того, кто будет читать тетрадку, не возникли сомнения.
Что там дальше? «Пес по характеру очень неробкий», — это уж хозяин польстил любимому ротвейлеру. «Интересуется желтой ко, робкой, в которой страница, которая в темном чулане хранится, в доме, который построил Джек».
Все ясно и точно указано. Стало быть, завтра идем с Горацием в тот дом. И если в чулане ничего нет, то я выброшу из головы синий «форд» и его итальянского водителя с большим удовольствием!
Мы с Горацием скорым шагом целеустремленно направлялись к окраине парка, к дому, который построил Джек. Я была предельно собранна, и шла, зорко поглядывая по сторонам. С одной стороны, мне было страшно — а вдруг все опасения Валентина Сергеевича окажутся правдой, и теперь бандиты станут преследовать меня. А с другой — я собиралась влезть хоть и в старый дом, но все же это была чья-то частная собственность, окруженная забором, и если кто-то увидит, то будет неудобно, еще и в милицию попадешь, чего доброго.
Вот он, этот дом. Я прошла вдоль забора.
Дом был явно необитаем, но на крыльце сидела чумазая дворняжка с видом собственницы. Если какая-то бездомная сучка ощенилась в подвале, то она ни за что не подпустит меня к дому, такой лай поднимет. Как-то мне было очень неуютно в такой ранний час в пустынном парке, и я было решила бросить свою затею и повернуть к дому, как вдруг старый греховодник Гораций заметил дворняжку и рванул вдоль забора в поисках дыры. От неожиданности я выпустила поводок, и Гораций просочился в дыру, которую он мигом отыскал в заборе, движимый сексуальным зовом. Старый развратник! Доска держалась на одном ржавом гвозде, так что я тоже пролезла в дыру, не могла же я без боя уступить своего Горация этой грязной потаскухе!
За забором было именно то, что и должно было быть: неимоверно разросшийся бурьян, крапива, репейники, куча всякого мусора, спинка от ржавой железной кровати, ломаные ящики… Сам дом выглядел уныло и заброшенно, хотя и не очень пострадал от бега времени: видимо, выстроен был на совесть. Окна и двери были заколочены досками, крыльцо заросло травой.
Дворняжка, однако, приняла Горация довольно нелюбезно. Она рычала, лаяла и даже пыталась кусаться. Щенков не было слышно, так что я отнесла ее рычанье за счет антипатии к Горацию и очень за него обиделась.
Я даже хотела пообещать ему, что познакомлю с хорошенькой ротвейлершей из соседнего дома, как вдруг дворняжка припустила в парк, и мой охламон потрусил за ней. Никакого чувства собственного достоинства! Я пошла вокруг дома, постоянно подзывая пса.
Дворняга лаяла где-то впереди, но Горациева басистого лая не было слышно, это говорило о том, что он проявил гордость и не побежал за ней. Завернув за угол, я услышала знакомое негромкое ворчание.
— Гораций, волчья сыть! — рассердилась я. — Ты куда это, паршивец, забрался?
Оказалось, он залез в открытое подвальное окошко. Открыв деревянную ставню, я увидела в полутьме его довольную скалящуюся морду. Он подпрыгивал на полу подвала, приглашая меня спуститься к нему и поиграть. Вообще он был очень оживлен, как будто сбросил груз прожитых лет, и у него наступила вторая молодость. Нашел время!
«А вот и коробка, в которой страница, которая в темном чулане хранится, в доме, который построил Джек».
Подвал тоже существует на самом деле, и надо спуститься туда, хотя бы для того, чтобы поймать ротвейлера. Спуститься в подвал можно было по нескольким поставленным друг на друга старым ящикам. Бомж какой-нибудь проторил себе дорожку. Но сейчас в подвале никого нет, иначе Гораций бы учуял.
Осторожно спустившись, я огляделась. Проникавший сквозь оконце скудный свет позволил мне разглядеть небольшое, как ни странно, сухое и достаточно чистое помещение, заставленное пустыми ящиками и коробками. Гораций оглянулся на меня и уверенно полез в угол. У его морды я заметила кусок плотной бежевой плащевой ткани, наброшенный на большой ящик. Эта ткань смутно мне что-то напомнила. Кажется, когда-то у Валентина Сергеевича был такой плащ. Я задержала дыхание и осторожно прошла в угол. Гораций уже тянул ткань на себя. Ящик предстал моим глазам. Это был скорее не ящик, а металлический сундучок, с каким ходят по квартирам всякие умельцы — электрики, сантехники и прочие. Разведя ручки сундучка, я открыла его с быстро бьющимся сердцем. Внутри находился небольшой штатив с пробирками и желтая папка, а в ней — стопка исписанных страниц. Вот и коробка, в которой страница.., и так далее.
Я осторожно открыла папку. В темноте подвала было не разглядеть, что написано на листах, но даже здесь я узнала характерный, как бы летящий с очень энергичным наклоном почерк Валентина Сергеевича. Следовало срочно выбираться отсюда, а пока закрыть сундучок покрепче, что я и сделала. Гораций, разочарованно пыхтя, пошел по подвалу, клацая когтями о каменный пол.
— Пойдем, Гораций! — тревожно позвала я. — Надо возвращаться и поскорее изучить нашу находку.
Выбравшись на свет Божий, я невольно зажмурилась, потому что пока мы с Горацием сидели в подвале, на улице успело выглянуть осеннее солнышко. Поэтому я не расслышала у себя за спиной ехидного покашливания.