Страшная догадка шевельнулась у меня в мозгу.
— Господи! Он стрелял не, в тебя… Он целился в Горация!
— Ну-ну, — начал было Эрик, но я уже сидела на полу рядом с Горацием и обнимала его.
— Гораций, миленький, ты цел? Они тебе ничего не сделали?
— Он цел! — Эрик повысил голос, а Гораций посмотрел на меня с большим изумлением: что это на меня нашло.
— Разумеется, они хотели убить Горация, чтобы полностью меня деморализовать! — вскричала я. — И не спорь со мной, собака — это единственное, что у меня есть родного на свете. Они убили бы Горация, а потом шантажировали меня по телефону, что сделают со мной то же самое… Или просто хотели лишить меня единственного защитника…
— Но ты же сама говоришь, что они, эти бандиты, вовсе не могут быть уверены, что ты что-то знаешь о препарате!
Я попыталась поцеловать Горация в морду, но он ловко увернулся.
— Ну хорошо, хорошо, — терпеливо продолжал Эрик, — ты же видишь, что Гораций жив и здоров, незачем впадать в панику. Теперь-то, когда убили того типа, похожего на Волонте, они точно знают, что конкурирующая фирма не дремлет. Ряды их редеют.
— Послушай, мне вот что пришло в голову, — оживилась я. — Нужно столкнуть лбами твоих и моих злоумышленников. Пускай они друг с другом борются, авось и сломают друг другу шеи. А пока вот что. У тебя на той вчерашней платежке ведь есть все, эти самые.., ну…
— Реквизиты.
— Вот-вот. Так их можно вычислить по этим реквизитам. Как ты говорил — фонд «Арвен»?
— Вообще-то говоря, попытаться можно. Нам на руку то, что деньги придут на счет моего фонда уже проконвертированными в рубли, так что их банк должен быть здесь, в России. Если бы деньги ушли куда-нибудь в Швейцарию или, не дай Бог, на Каймановы острова, ничего нельзя было бы выяснить. А так в России.., кое-какие связи в банковском мире у меня есть, так что можно выйти на их след. Хотя, конечно, это нарушение тайны вклада, но думаю, раз они действуют нечестно, то и мы тоже можем поступить также, хотя мне это и глубоко претит…
— Ну-ну, для хорошего дела можешь один раз поступиться принципами.
— Все зависит от того, что они собираются потом делать с деньгами, — продолжал Эрик, никак не отреагировав на мою шпильку. — Если они эти деньги снова проконвертируют — на этот раз в валюту — то после этого они исчезнут бесследно. А вот если деньги нужны им наличными, а это весьма вероятно, хотя бы часть — для расчетов со всякими исполнителями, для оплаты разных счетов, то они должны появиться в банке…
Причем, зная психологию этой публики, их недоверие ко всем на свете и больше всего — друг к другу — можно рассчитывать на то, что в банке или рядом с ним появится значительная часть команды.
— И тогда мы сможем натравить на них тех, других! — в полном восторге воскликнула я. — А пока ты все-таки должен пойти на работу, а то твои подчиненные будут очень волноваться, потому что раньше, как я понимаю, ты на работу никогда не опаздывал.
— Мало ли чего я раньше никогда не делал! — вздохнул Эрик.
— Например… — прищурилась я.
— Мне не хочется уходить, — пожаловался он, — не хочется идти на работу.
— Подумаешь, невидаль! — отмахнулась я. — Мне, например, раньше никогда не хотелось идти на работу.
По глазам Эрика я поняла, что для него такое раньше считалось немыслимым. Что ж, все когда-нибудь бывает в первый раз.
— Я знаю способ подсластить пилюлю, — улыбнулась я и поцеловала его тихонько в уголок губ. — Ты думай, что рабочий день пройдет быстро, а вечером мы с Горацием будем тебя ждать.
Горация я упомянула, чтобы соблюсти приличия. Эрик приободрился и собрался уходить, только я попросила, чтобы он, когда окончательно уже пойдет на работу, зашел бы ко мне и занес записки Валентина Сергеевича, я хотела бы их дочитать.
Его не было долго, так что я уже начала волноваться. Наконец раздался неуверенный звонок. Эрик стоял на пороге, но Боже мой, как он отличался от того Эрика, что покинул полчаса назад мою квартиру. Тот был крепкий, достаточно молодой мужчина, правда, худой и с заботами на лице, но все же, после трогательного общения со мной, вполне благополучный. Теперь же на пороге стоял неврастеник с абсолютно серым лицом и затравленным выражением в глазах.
— Что случилось?
— Ничего. — Он пошатнулся, я едва успела подставить ему стул. — Сейчас, когда я был там, у себя, вдруг опять началось. Я очнулся и ничего не помню. Минут пятнадцать так просидел. Это ужасно…
Действительно, все было ужасно. Я прижала его бедную больную голову к груди.
Эрик совсем пал духом.
— Что все это значит? За что мне такое? — бормотал он.
— Такого ведь раньше не было, — осторожно начала я, — раньше тебя мучили только вечером после работы… Что изменилось сегодня? Когда, ты сказал, придут деньги?
— Скорее всего, завтра.
— Знаешь, Эрик, по-моему, тебе нужно скорее уходить из дома, тебе станет легче.
— У меня такое чувство, что это не я, а чужой человек заставляет меня делать то, что нужно ему.
— Но ведь тебе сейчас действительно нужно идти на работу, значит, в данном случае ваши интересы совпадают? — пошутила я.
Он взглянул на меня с укором и вышел.
После его ухода я дала волю своему гневу.
Да что же это такое? Как они смеют? Кто такие «они», я не уточняла, но зла была ужасно. Мне было жалко Эрика, в душе все просто клокотало от бессильной ярости. Так издеваться на человеком! Да не просто над каким-то посторонним, а над Эриком!
Дело в том, что пока Эрик ходил за записками, я успела квалифицировать свое чувство, когда мы стояли на лестнице, обнявшись.
Чувство это было нежностью. Мне хотелось опекать Эрика, заботиться о нем, выполнять его мелкие капризы… Разумеется, как только он перестал меня обнимать, все прошло.